Витпанк

Настороженно, но с невыразимым телесным облегчением в одной из запущенных и даже несколько пугающих уборных на Пснн-стейшн. Корсо Фэйрфилд блаженно направляет в обширную фарфоровую чашу золотистую струю. Дистиллированную из нескольких чашек безвкусного «амтраковского» кофе. Пытаясь не пялить глаза на разыгрывающийся вокруг спектакль. Это мотивировано отнюдь не антигомосексуальной обеспокоенностью Корсо. И разумеется, не предубеждениями, поднимающимися в его либеральной душе. Скорее это маневр по непривлечению к себе внимания бомжей. Толпящихся в помещении уборной, среди разбросанных по кафельному полу мокрых испачканных обрывков бумажных полотенец. Моющих в раковине свои ноги. И другие, еще более неаппетитные части тела.

Корсо заканчивает собственное шумное опорожнение. И упаковывает обратно свой пенис. Не представляющий, конечно, собой ничего особенного, и никоим образом не превосходящий размерами члены окружающих его нищих. Однако бесспорно являющийся его личной собственностью. Которая, к сожалению, вряд ли в ближайшее время будет разделена с особой женского пола. Поскольку его жена, Дженни, ушла от него. Сбежала с его исключительно одаренным автомехаником, Джеком Спаннером. Двойная утрата. И сложно оценить соотношение ущерба, нанесенного ему в спальне и в гараже.

Однако его одинокий пенис теперь в безопасности. За крепкой молнией его лучших брюк. Которые он надел дома сегодня утром, в нескольких сотнях миль к северу отсюда. Вместе с белой рубашкой и пахнущим камфарой шерстяным жилетом, уместным при встречах с издателями. И агентами. И его закадычным другом Малахи Стилтджеком. Этим богатым ублюдком. Костюм, наделяющий к тому же правом посещать хорошие рестораны. С целью деловых трапез. И наконец, самое главное — увеличивающий чувство гордости при столкновениях с выражениями неподдельного ликования со стороны публики. Восхищенной публики. Способной рискнуть опознать автора по фотографиям на суперобложках. Как бы они ни были непохожи. И это учитывая небольшой и скупой на выражения чувств круг его читателей. Постоянно находящийся, как всегда необходимо верить, на самой грани экспоненциального роста.

Проблема в том, чтобы вымыть руки. При том, что эти бездельники забаррикадировали собой все раковины. Корсо колеблется, перекладывая свой новенький мягкий портфель из одной руки в другую, еще социально не санкционированную после мочеиспускания. И тут один из попрошаек покидает свое место. Оставив краны включенными. Так что нет необходимости даже прикасаться к ним. Рискуя контактом с многочисленными нью-йоркскими микробами-мутантами, слишком мерзкими, чтобы о них говорить.

Возле раковины. С надежно зажатым между сведенными вместе коленями портфелем. Накачав в ладонь некоторое количество опалесцирующего мыла цвета дешевого розового вина. Намыливая руки. В то время как колтунобородый, многослойнорубашечный сосед справа балансирует, стоя на одной босой ноге. И погрузив в резервуар вторую необутую конечность. Совершенно черную от въевшейся уличной грязи. При виде которой Корсо внутренне вздрагивает. Но эту первоначальную реакцию можно назвать еще довольно мягкой. По сравнению с эмоциями, затапливающими его, когда нога покидает раковину отмытой. Поскольку эта нога не может принадлежать человеку. Ни в каком полете воображения — даже столь натренированного, как у Корсо.

Вонючая вода ручейками стекает в слив. Лишая оттертую ногу, словно обнажившуюся из-под обертки рыбную палочку, ее маскирующей оболочки. И открывая нечто похожее скорее на конечность страуса. Жесткие желтые кольчатые костистые пальцы. Заканчивающиеся когтями. Способными с одного удара выпустить кишки. И шпора на лодыжке. Также потенциально смертоносная.

Отпрянув от раковины. Капая мыльной водой на свои лучшие брюки. Двигаясь словно колченогий в героической попытке предотвратить падение портфеля на кишащий заразой пол. А тут еще и этот ханыга с птичьей ногой принялся обижаться. При виде столь откровенного отвращения. Столь не по-джентльменски выраженного.

— Эй, приятель, в чем проблема.

Корсо ищет подходящих слов для вежливого ответа. Но в замешательстве не способен связать воедино даже двух умиротворяющих слогов. Так что в конце концов лишь неловко бормочет:

— Ваша нога.

Бродяга рассматривает свою поднятую ногу, по-прежнему погруженную в резервуар, но находящуюся теперь ниже изменившегося угла зрения Корсо. Свежеотмытую от своей грязевой маскировки. Благодаря чему обнажилась ее скрытая инаковость.

— Ну да, с виду, конечно, не очень-то. Но, боже мой, как ты подпрыгнул, можно подумать, будто я какой-нибудь пришелец.

Что, разумеется, и является собственно проблемой. Вот только теперь больше не является. Проблемой.

Поскольку бродяга-бомж вынимает ногу из ее ванны. И обнаружившийся предмет замешательства Корсо оказывается полностью антропоморфным. Покрытым струпьями, потрескавшимся, с ороговевшими ногтями, все верно. Но более ничем не замечательным.

Корсо приходит в себя. Насколько это возможно.