Витязи из Наркомпроса

— Всё понимаю! — с удивлением покачал головой Бекренев. — Но привязывать такую худую лодчонку, этакой циклопической цепью ко вбитому в берег, не иначе как паровым копром, двутавровому рельсу, точно «Титаник» какой-нибудь, мне кажется, всё же некоторый перебор!

— Мокшо кеськедемьс! Мордовия-республикась…, — философски пожал плечами Филипп Кондратьевич.

— Сурово здесь у вас! — уважительно ответил Валерий Иванович.

Потом они плыли по течению извилистой лесной реки, над которой смыкались кроны старых ив, сквозь сплетенные ветви которых изредка остро проглядывали редкие мохнатые звезды.

Потом небо посветлело, над рекой неслышно поднялась полоска белоснежного тумана… И Натка вдруг увидела, как слева от неё, буквально в двух шагах, по колено в воде стоит белая лошадь, и с её грустной морды капают редкие капельки, оставляя разбегающиеся круги на неподвижной, как зеркало, темной воде… От которой вверх, прихотливо змеясь, бесшумно поднимаются молочно-белесые струйки…

— Ну вот, и где же это ваше зловещее Иблисово царство? — с доброй улыбкой спросил Савва Игнатьевич.

— Мы уже там…, — глухо ответил Филя. — Видите?

И он указал на скорчившуюся серую фигуру, похожую на ворох старого тряпья, возле празднично-мягко светящихся топленым молоком бересты березовых мостков над водою.

Когда лодка подплыла поближе к мосткам, Филипп Игнатьевич вонзил в мелкое илистое дно весло, притормозив её ход, осторожно привстал со скамьи, от чего душегубка угрожающе закачалась.

— А! Я так и думал. В Дом Инвалидов, бедолага, шел…Пить, видно, захотел, да уж от реки на берег подняться не смог… Сил не хватило.

И он осторожно взял лежащее рядом с недвижимой, скорчившейся в позе эмбриона, фигурой обыкновенное сосновое полено, только плоско обтесанное с одной стороны:

— Смотрите, вот у него даже и сопроводиловка с собой имеется…

На протянутом ей полене Натка с удивлением, отвращением и ужасом прочла сделанную химическим карандашом надпись: «Предъявитель сего Филон, Паразит Симулянтович, направляется мною в командировку для перевязки отрубленной топором левой руки. После перевязки прошу направить его обратно на лесосеку для окончания урока. Стрелок Гаркуша».

— Не дошел самую малость, доходяга! Кровью по пути истек…

Над речкой было тихо… И только неслышный ветерок ласково ерошил тонкие, давно нечесаные волосы на затылке умершего. Натка поблагодарила судьбу, что не видит его лица, уткнутого в вытертую ветхость лагерного бушлата.

— А если бы он дошел…, — не договорил побледневший Бекренев.

— На леч-командировке дежурный чекист сперва «забанит» его, да еще поди по лицу его же отрубленной рукой отхлещет, потом пошлет к лепкому; тот помажет йодом порубленное место, перевяжет бинтом из плохо выстиранных рваных рубашек, полных гнид, и направит в распоряжение дежурного по командировке; этот обычно наряжает дневального, который ведет саморуба обратно в лес, на работу. И, как водится, по дороге воспитывает: «Ты думаешь, шакал, мы тебе не найдем работы? Не можешь рубить, так будешь пилить. Для этого одной руки тебе хватит!» И он пилит. Пилит одной рукой, пилит каждый день, пилит до тех пор, пока или от заражения крови умрет, или не попросит товарища отрубить ему кисть и правой руки… Поздравляю вас, граждане! Мы с вами в ТемЛаге… Совершенно точно!

2.

— Вы ничего не понимаете! — горячо доказывал Бекренев абсолютную реальность предложенного им плана. — Чем пробираться ночами, поминутно рискуя налететь на секрет чекистов, мы совершенно спокойно, открыто, среди бела дня идем в Потьму и садимся там на местный поезд. До Барашева ведь оттуда какие-то поезда ходят?

— Регулярно. Полтора поезда в день! — совершенно загадочно, по своему обыкновению, подтвердил Филипп Кондратьевич.

— Это как? — не понял его дефективный подросток.

— За двое суток, ходят три пары поездов: дневной-ночной-дневной…

— Слышите? Регулярно! А эти поезда чекисты сильно шухерят? — уточнил Бекренев.

— Если поезд идет Оттуда, то конечно, да! очень сильно! И под вагонами, и везде смотрят… С собаками ходят! А вот зато, когда поезд идет из Потьмы, то есть Туда, его практически совершенно не шмонают! Да и скажите, кому придет в голову не ИЗ, а В Преисподнюю бежать? Барашево, это же тупик… Совсем тупик, самое дно… Последний круг ада. А вот Потьма по сравнению с ним, просто столица! Здесь даже вольные поезда останавливаются. Правда, если у тебя пропуска нет, дальше вокзального перрона ты всё одно никуда не уйдешь! А пропуск надо в Москве заказывать… Но, есть и ещё один способ! Как приехать без пропуска?

— Какой же? — насторожилась Наташа.

— Прибыть в Потьму под конвоем! — щербато улыбнулся Филя. — Пинком подброшенным, пулей вылететь из вагон-зака. И потом долго сидеть на асфальтовом низком перроне на корточках, под злобными взорами черных овчарок, роняющих из красной смрадной пасти слюну… Дыша всей грудью, ощущая небом и языком чудесный, настоянный на смоле воздух, сидеть бездумно, искоса глядя в высокое небо… Последний раз радоваться природе. Потому что очень скоро это всё тебя радовать будет значительно меньше…