Витамины

— Мне они уже снятся, эти витамины. Мне нет по­коя. Нет никакого покоя! Ты хотя бы, как выйдешь с работы, можешь сразу забыть о ней. Наверняка тебе ни разу не снилось, как ты натираешь полы, или чем ты там еще занимаешься. Когда ты уходишь с этой чертовой работы, дома она тебе не снится! — вы­крикнула она. — Ведь так?

— Я не помню — мне вообще ничего не снится, — от­ветил я. — Я просыпаюсь и не ничего помню. — Я пожал плечами. — Охота мне была следить за тем, что проис­ходит в моей голове, когда я сплю. Мне все равно.

— Так не бывает — тебе снятся сны! — воскликнула Пэтти. — Если даже ты и не помнишь их. Они всем снятся. Если бы тебе не снились сны, ты бы сошел с ума. Я читала об этом. Это отдушина. Люди спят, и им снятся сны. Иначе они сойдут с ума. Но когда сплю я, мне снятся витамины. Ты понимаешь, о чем я говорю? — она пристально на меня посмотрела.

— И да и нет, — ответил я.

Это был непростой вопрос.

— Мне снится, как я продаю витамины, — продол­жила она. — Я их продаю, потом они мне снятся... получается, что я торгую витаминами круглые сут­ки. Боже, разве это жизнь?

Она допила коктейль.

— А как Пэм поживает? — спросил я. — Все еще под­воровывает? — Мне хотелось сменить тему, но ниче­го лучше я придумать не смог.

— Черт, — сказала Пэтти. И покачала головой. Мы стали слушать шум дождя.

— Никто не продает витамины, — снова заговори­ла Пэтти. И схватила стакан, но он был пуст. — Ни­кто не покупает витамины. Вот что я пытаюсь тебе сказать. Ты меня слышишь?

Я поднялся, чтобы налить нам еще.

— А у Донны как дела? — спросил я. А сам читаю этикетку на бутылке, жду.

Пэтти сказала:

— Ей удалось продать немного позавчера. Это все. Это все, чего мы добились на этой неделе. Не удив­люсь, если она уйдет. Я не буду в претензии. — Так и сказала. — Будь я на ее месте, точно бы ушла. Но ес­ли она уйдет, то что будет? Тогда я опять вернусь к тому, с чего начинала, вот что будет. Опять все с нуля. Середина зимы, люди кругом по всей стране болеют, умирают, но никому и в голову не приходит купить витамины. Я и сама уже вся больная, полная чертовщина.

— Что с тобой, детка? — я поставил стаканы на стол и сел. Она продолжала, словно я ничего и не сказал. А, может, так оно и было.

— Единственный мой клиент — я сама, — сказала она. — Мне все кажется, что эти витамины полезны для кожи. Как тебе моя кожа? Интересно, бывает ли передозировка витаминов? Я уже дошла до того, что в сортир не могу сходить по-человечески.

— Детка... — сказал я.

Но она продолжала:

— Тебя не волнует, принимаю я витамины, не при­нимаю... Вот в чем дело. Тебя вообще ничего не вол­нует. У меня сегодня, когда лил дождь, сломался дворник, я чуть не попала в аварию, — остановилась в последний момент.

Мы все пили и говорили, до самого моего ухода, в смысле, на работу. Пэтти собиралась, если, конеч­но, не заснет, поваляться в ванной.

— Засыпаю на ходу, — сказала она. — Витамины. Ви­тамины — это для нас все, — сказала она. Она осмот­рела кухню, заглянула в свой пустой стакан. Ее раз­везло, но она разрешила мне поцеловать себя. Затем я отправился на работу.

Было одно местечко, куда я захаживал после ра­боты. Я начал ходить туда ради музыки, ну и к тому же там можно было пропустить стаканчик, когда все вокруг закрывалось. Место называлось «Офф-Бродвей». Это было негритянское заведение, не­подалеку от негритянского квартала. Заправлял там негр Хаки. Посетители собирались здесь обыч­но уже тогда, когда в других местах прекращалось обслуживание. Заказывали они чаще всего «мест­ные» напитки —то есть кока-колу с убойной дозой виски, — или проносили с собой напитки под по­лой пальто, заказывали колу с виски, а выпив его, смешивали свои коктейли.

Бывало и такое, что один негр бил другого бутыл­кой по голове. Говорили, что как-то один чувак под­крался к другому в сортире и перерезал ему горло, пока у того руки были заняты. Но лично при мне ни­чего подобного не случалось. Ничего, с чем не спра­вился бы Хаки. Хаки был здоровенным негром с бритой башкой, которая блестела в свете флюорес­центных ламп. Он носил гавайские рубашки навы­пуск. Мне кажется, у него что-то было вшито в ре­мень. Что-то такое, наверное, тяжеленькое. Стоило кому-то разбушеваться, Хаки подходил к нему, клал руку на плечо и говорил пару ласковых. И все. Вот уже много месяцев я регулярно захаживал в это местечко. Мне льстило, что Хаки разговаривает со мной, интересуется: «Как дела, дружище?», или: «Дружище, сто лет тебя не видел».

Вот туда, в «Офф-Бродвей», я и пригласил Донну на свидание. На наше единственное свидание.

Я вышел из больницы сразу после двенадцати. Ночь была ясная, и на небе появились звезды. У меня до сих пор гудело в голове от виски, которое мы выпили с Пэтти. Тем не менее, я собирался выпить еще что-нибудь по дороге домой. Машина Донны стояла рядом с моей, и Донна сидела внутри — курила. Я вспомнил, как мы обнимались на кухне, и как она сказала: «Не сейчас».

Она опустила стекло и стряхнула пепел с сига­реты.

— Я не могла уснуть, — сказала она. — Одолели вся­кие мысли, и я не могла уснуть.