Он сунул руку во внутренний карман пиджака и вытащил секундомер, спортивный, судейский, кажется, даже знакомый Сашке по занятиям физкультурой на первом курсе. Физрук открыл его, как медальон, и поманил Сашку пальцем.
Она не двинулась с места не потому, что в последний момент вздумала сопротивляться. Нет, решение было принято — но подошвы приклеились к полу.
— Я только посмотрю, — сказал он тоном педиатра, припрятавшего в рукаве готовый шприц.
И Сашка пошла к нему, огибая стол, за которым столько раз занималась — разговаривала — молчала со Стерхом. Физрук поднялся, надвигаясь на нее, как гора:
— Подбородок вверх…
Луч света полоснул по глазам и ослепил ее, и Сашка облегченно выдохнула, надеясь, что сейчас этот луч растворит ее и смоет, и ни о чем не придется беспокоиться. Но зрение вернулось через несколько секунд. Сашка по-прежнему стояла посреди четырнадцатой аудитории, а Физрук с секундомером на шее нависал над столом, склонившись над большой спортивной сумкой. Что там в сумке внутри, Сашкины слезящиеся глаза не могли разобрать.
— Что-то не так? — пробормотала она, когда молчать стало невыносимо.
— Мне нужна воля Глагола, — отозвался он подчеркнуто спокойно, — а вы предъявляете человеческую реакцию с ноткой истерики…
— Нет! — Сашка дернулась.
— Это не упрек, — он шарил по дну своей сумки. — Это факт. И с ним придется что-то делать…
Он отыскал в сумке и положил на стол книгу — толстую, в жесткой слепой обложке, с библиотечным штампом-наклейкой:
— Раньше пятого курса я эту тему никому не давал, но нам с вами, похоже, отступать некуда. Открывайте.
Сашка, сжав зубы, развернула книжку на первой странице. На середине желтоватого листа помещалась единственная колонка выпуклых символов, мелких, как помет божьей коровки.
— Читать надо пальцами, — Физрук испытующе на нее поглядывал. — Как шрифт Брайля. Только не в строчку, а в столбик. И закрыть глаза, в идеале завязать. Пробуйте.
Сашка зажмурилась. Снова открыла глаза. Почему-то коснуться этой страницы в первый раз оказалось очень трудно.
— Физиологически будет неприятно, — тихо сказал Физрук. — Но это вам сейчас нужно. Это заглушит внутри вас человека, как бабочку в морилке. И тогда вы реализуете вашу свободу, Пароль.
Сашка положила указательный палец правой руки на верхний символ столбика.
Захотелось отдернуть руку.
Она вспомнила лицо Ярослава, сжала зубы, крепче прижала палец и повела по линии символов вниз.
В общежитии ее ждали. Весь первый этаж был освещен, хотя на столах и на полу у плинтусов во множестве имелись прогоревшие свечи. За окном спортзала, подвешенная в птичьей кормушке, покачивалась большая упаковка мороженого, чуть припорошенная снегом. Аня Бочкова протирала салфетками внутренность морозильной камеры.
— Привет, — сказала Сашка.
— Привет, — Андрей Коротков приглашающе махнул рукой. — Неслабое начало семестра. Почти сутки без света, все разморозилось к хренам…
— Предки жили без холодильников, — меланхолически заметила Юля Гольдман. — Зачем, когда зима?
Лиза, стоя лицом к зеркалу, поднимала и опускала руки с гантелями. Спортивная майка открывала плечи и руки. Под белой кожей со штампом на предплечье ходили мускулы. Сашка поймала взгляд Лизы в отражении — цепкий, жесткий, непроницаемый.
— Сашка!
Она обернулась. Костя, осунувшийся, с красными больными глазами, казался старше своих лет:
— Что он… они опять с тобой сделали?!
Она могла бы сказать: потерпи немного. Скоро все изменится, но не так, как я когда-то мечтала. Не будет мира без страха и смерти, но не будет и Сашки Самохиной.
— Саша, — сказал Костя, всматриваясь в ее лицо. — Чем я… чем мы можем тебе помочь?
— Все нормально, — сказала она, глядя, как ложится снег на упаковку мороженого за окном. — Заберите эту штуку из кормушки, насыпьте семечек.
Лиза со звоном опустила гантели на стойку:
— Тебе не надо было выделываться. Сама нарвалась… «Не хочу, не буду», в нашем детском саду за такое выставляли на табуретку голыми в тихий час…
«Она сочувствует мне, — подумала Сашка. — Хотя и злорадствует. Но сочувствует больше». Сашка огляделась, пытаясь запомнить лица однокурсников, будто мысленно складывая выпускной альбом.
Никто из них никогда ее не вспомнит.
— Ты права, — сказала она Лизе. — Я нарвалась… но вопрос практически решен.
И она поднялась на третий этаж, а рюкзак с книгой Физрука оттягивал плечи, будто мешок с камнями.
Рельефные символы на странице были холодными, горячими, ледяными, обжигающими. Они то кололи булавкой, то подергивались, как пойманные насекомые. Два или три раза палец прилип к странице, и пришлось отдирать его ножом и все начинать сначала.
Первые несколько столбцов Сашка одолела на чистом упрямстве, на привычке к невозможным упражнениям. Шарф, которым она завязала глаза, сделался мокрым, будто под ливнем. Она интуитивно чувствовала, что учебник Физрука поможет ей, и не ошиблась.