Vita Nostra. Работа над ошибками

— Я не могу перейти на заочное, — прошептала Сашка.

— Я не о том, — его глаза потемнели, сделавшись чуть сумрачными, как листья в грозу. — Ты осмелилась. Я тоже… готов. Принять тебя, какая ты есть… и больше ничего не спрашивать.

— Да, — Сашка захлебнулась от благодарности.

— Рядом с тобой мне иногда кажется, — продолжал он, сосредоточенно подбирая слова, — будто мир вокруг — это фильм на простыне, и я вдруг вижу прореху в ткани и заглядываю за грань…

Сашка резко села в постели. Испуганно уставилась на него — сверху вниз.

— Ничего, — он снова улыбнулся, как если бы ей было пять лет, и она разбила коленку. — Сегодня ночью… Нет, не так. Видишь ли… Я точно знаю, что ты не сумасшедшая, не мистификаторша и что ты со мной очень честно… поступаешь всякий раз, даже если тебе от этого плохо. Но я очень боюсь тебя потерять. Я прошу — не бросай меня, чего бы мне это ни стоило.

х х х

Второго января Ярослав улетел. У него был контракт с крупной авиакомпанией, долгосрочные обязательства, не подлежащие отмене.

Они успели пробыть вместе полтора дня и две ночи. На стене гостиной в доме Антона Павловича вместе повесили большую карту мира: Сашка знала, что будет отмечать на ней маршруты флажками, неделю за неделей. Можно, конечно, отслеживать рейсы на экране планшета, но старая карта пахла временем и покоем, а флажки-булавки приятно было втыкать в картон и выдергивать. Все, что действительно ценно, — вне материи, когда-то сказал ей Стерх, но теперь Сашке казалось, что дело обстоит совершенно наоборот: карта. Снег. Прикосновение. Все, что действительно ценно, можно потрогать.

Двенадцатого января Антон Павлович отбыл в хороший санаторий в компании пожилых друзей-шахматистов. Сашка помогла ему собраться и проводила на санаторский автобус.

Тринадцатого января, в два часа дня, открылись двери актового зала, и в холл с конной статуей вышли новые третьекурсники после переводного экзамена — двадцать человек. Двадцать, из почти четырех десятков, набранных когда-то на первый курс.

Сашка увидела Вику и Лену, которые прежде были ее соседками по комнате в общаге. Увидела парней и девушек, с которыми не особенно водилась, но которых встречала каждый день в институте. Всматривалась дальше, переводила взгляд с лица на лицо, и опять с лица на лицо, и готова была взвыть от ужаса, но потом вышел Егор — выбрался последним и долго стоял у двери, как будто ждал кого-то, как будто надеялся, что его однокурсники вот-вот повалят из зала толпой, и можно будет смеяться, обниматься и жать друг другу руки, как после очередного зачета…

Появился Физрук — в черном костюме с черной рубашкой, как на похоронах, и тут же вышел Стерх, сгорбившись чуть больше обычного. Стоя в отдалении, Сашка не могла и не хотела слышать, что эти двое говорят потрясенным студентам.

— Бойня, — сказала Лиза и щелкнула зажигалкой, затягиваясь прямо напротив будки вахтера.

— Девушка! — железным голосом рявкнул динамик. — Курить запрещено! Захотели штраф?

Лиза потушила сигарету о свое запястье. Сашка перехватила ее за руку:

— Обалдела?!

— Бойня, — повторила Лиза, стеклянными глазами глядя перед собой. — Каждый второй не сдал… Отойди от меня, подстилка.

Третьекурсники, сдавшие свой экзамен, потихоньку перетекали к доске с расписанием — только что темная, она вдруг осветилась, и на ней появился список фамилий с оценками: «Четыре. Два. Два. Три. Пять. Два. Два…» Проглотив горькую слюну, Сашка зашагала к Егору — тот стоял чуть в стороне от всех и, кажется, не очень понимал, что происходит.

— Послушай… — она не решилась коснуться его, только остановилась за спиной, в двух шагах.

Он обернулся, секунду смотрел на нее, не узнавая, потом глаза его сделались огромными, как чайные блюдца:

— Самохина?!

Будто сразу забыв о ней, он обернулся к однокурсникам:

— Мужики! Девчонки! Самохина здесь! А врали, что она провалилась! Они нам врали, они все врут!

У него было лицо человека, забившего решающий гол на чемпионате мира:

— Наши тоже вернутся! Они нас запугивали, все, у кого «два», вернутся!

— Нет, — услышала Сашка и обернулась через плечо.

Костя стоял у подножия конной статуи, сунув руки в карманы трикотажной куртки с капюшоном.

— Нет, — повторил он громче. — У кого двойки в ведомости, не вернутся никогда. И не мечтайте.

Егор приподнял верхнюю губу, обнажая зубы — как собака, готовая броситься. Зашагал через холл к Косте и без паузы, без единого слова врезал ему кулаком в челюсть, снизу.

Костя от неожиданности потерял равновесие, оступился и грохнулся на пол, спиной вперед. Егор остановился над ним, будто вдруг ослепнув, будто упустив цель, которая только что была так очевидна.

х х х

— Приложи лед. Вот, возьми свежий.

— Мне не надо, — Костя отвернулся. — Ничто материальное не имеет ценности. Хотя зубов было бы жалко.

Они сидели в Костиной комнате в общаге, куда Сашка довела его под руку. Лед, в пластиковой коробке-термосе, она же принесла из холла первого этажа, из морозильной камеры.

— Зря я к нему полез, — сказал Костя с тоской. — Ты видела, что случилось с их курсом?

— Бойня, — прошептала Сашка, невольно цитируя Лизу.