Vita Nostra. Работа над ошибками

— Саша, — проговорил он тяжело. — Я чувствую, что… Пожалуйста, не молчи. Я хочу понять, что происходит.

Сашка зажмурилась, двумя руками держась за наушники:

— Яр… Напомни, ты где сейчас?

— В Ванкувере…

— Как далеко, — тихо сказала Сашка. — Знаешь, когда я призналась тебе, что я Пароль, — это была правда. Я Слово, которое лежит в начале новой реальности. На экзамене я должна… открыть новый мир, свободный от страха. Я попробую, но… если я ошибусь, завтра наступит конец света.

Тишина была ей ответом.

Она открыла рот, чтобы еще что-то сказать, и осознала в эту секунду, что он ей верит. Что он точно понимает, о чем она говорит. Никто и никогда вне Института не был способен на такое. Будь на его месте Сашкина мама — начала бы суетиться, расспрашивать про наркотики, звонить врачам…

— …Я постараюсь не ошибиться. У меня все есть, чтобы справиться, я так долго училась… И мне теперь кажется, что все получится. Я даже в этом уверена…

Он молчал в трубке. Тишина была гуще, чем в наушниках у Стерха, — особая разновидность тишины. Когда Ярослав понимает, как на самом деле устроен мир и какое место занимает в нем Сашка.

— …Наш мир… полон зла, он с самого начала испорчен. Я открою новую макроструктуру, вычищенную от информационного мусора. Свободную от ошибок. Яр, ты здесь?

— Да, — по голосу было слышно, каких усилий потребовало короткое слово.

У Сашки закружилась голова.

— Саш, я ведь не дарил отцу огнетушители, — тихо сказал Ярослав.

— Нет.

— А значит… дом сгорел, и отец погиб.

— Но он жив, — сказала Сашка.

Последовала длинная пауза. Десятки тысяч километров потрескивали на линии связи.

— Я не знаю, что сказать, — тихо проговорил Ярослав.

— Скажи мне что-нибудь, чтобы я завтра не боялась, — попросила Сашка неожиданно тонким, почти детским голосом.

— Не бойся, — кажется, у него перехватило горло.

— Нет, — Сашка зажмурилась. — Нельзя выражать через отрицание. Это не сработает.

— Никуда не ходи без меня! Дождись!

— Не то… Говори со мной. Говори, как будто я твой пассажир и случилась турбулентность…

Пауза. Сашка замерла, двумя руками прижимая к ушам наушники.

— Граждане пассажиры, — сказал он тихо и очень властно. — Мы находимся в зоне турбулентности, это совершенно нормально… то есть нет, совершенно ненормально, но у тебя есть же я! Я буду с тобой! Я должен быть рядом… Я уже лечу!

Сашка почувствовала, как десятки тысяч километров между ними превращаются в сотни тысяч парсек.

* * *

Пятнадцатого апреля она в последний раз переступила порог Института Специальных Технологий.

Лампы в вестибюле горели вполнакала. Сашка зашагала через холл, и на секунду ей показалось, что в полумраке различает тех, кого видел здесь Костя — проваливших экзамен. Не доживших до диплома. Искаженные тени, переставшие быть людьми и так и не ставшие Словами. Сашка замедлила шаг, чувствуя, как дыбом поднимаются волосы, — но у подножия конной статуи ее ждали соседи по общежитию, привычные и пока живые.

Они стояли одновременно толпой и строем, будто вписанные в невидимую кристаллическую решетку. Студенты третьего курса держались отдельно. Егор смотрел поверх голов с отсутствующим видом, словно забыл, зачем явился сюда.

Костя замер напротив. Войдя в пространство между этими двумя, Сашка покачнулась — у нее закружилась голова. До двери в зал — двустворчатой, гостеприимно распахнутой — оставалось десять шагов… Пять шагов…

— Самохина!

Сашка мигнула — ей показалось, что ее окликает Лиза. Но нет: в проеме, только что пустом, стоял Дим Димыч в спортивном костюме, и на шее у него, на широкой ленте, висели свисток и секундомер.

Сашка остановилась.

— Вы делаете ровно то, чего он от вас хочет, — сказал тот, кто стоял у нее на пути. — Вы сильный боец, которого нарочно вырастили, чтобы на решающих соревнованиях разбить в котлету. Наглядно утвердить превосходство… текущего чемпиона. Простите мне эту метафору.

Его правота из соломинки на спине усталого верблюда сделалась камнем. Сашка чувствовала, как подгибаются колени.

— Есть такие бои, — тихо продолжал Физрук, — которые можно выиграть, только не ввязываясь.

— Нет, — сказала Сашка.

И он не смог не отступить с ее дороги.

* * *

Окна были наглухо зашторены — в этом помещении никому не требовался свет как поток фотонов. И зал, и сцена, и скрипучие кресла, и стол посреди пыльных кулис казались прохудившейся оболочкой, старыми декорациями, которые пора бы вынести, но никому нет до них дела. Над сценой нависала рампа с темными прожекторами и длинным рукописным плакатом из незапамятных времен. «Gaudeamus igitur, — было написано на плакате, — Juvenes dum sumus!»

— Самохина, Глагол в повелительном наклонении… Пароль.

— Пароль, — сказал другой голос, звучавший так отдаленно, будто между его источником и Сашкой прошло не меньше двух сотен лет. — Решение кафедры о досрочной защите отменено. Ваша дипломная работа аннулирована. Распишитесь в протоколе…

Сашка улыбнулась. Ей не требовалось больше ничьего разрешения.

«Тогда» и «сейчас» слились в единую точку.

* * *