Vita Nostra. Работа над ошибками

– Саша, – проговорил он тяжело. – Я чувствую, что… Пожалуйста, не молчи. Я хочу понять, что происходит.

Сашка зажмурилась, двумя руками держась за наушники:

– Яр… Напомни, ты где сейчас?

– В Ванкувере…

– Как далеко, – тихо сказала Сашка. – Знаешь, когда я призналась тебе, что я Пароль, – это была правда. Я Слово, которое лежит в начале новой реальности. На экзамене я должна… открыть новый мир, свободный от страха. Я попробую, но… если я ошибусь, завтра наступит конец света.

Тишина была ей ответом.

Она открыла рот, чтобы еще что-то сказать, и осознала в эту секунду, что он ей верит. Что он точно понимает, о чем она говорит. Никто и никогда вне Института не был способен на такое. Будь на его месте Сашкина мама – начала бы суетиться, расспрашивать про наркотики, звонить врачам…

– …Я постараюсь не ошибиться. У меня все есть, чтобы справиться, я так долго училась… И мне теперь кажется, что все получится. Я даже в этом уверена…

Он молчал в трубке. Тишина была гуще, чем в наушниках у Стерха, – особая разновидность тишины. Когда Ярослав понимает, как на самом деле устроен мир и какое место занимает в нем Сашка.

– …Наш мир… полон зла, он с самого начала испорчен. Я открою новую макроструктуру, вычищенную от информационного мусора. Свободную от ошибок. Яр, ты здесь?

– Да, – по голосу было слышно, каких усилий потребовало короткое слово.

У Сашки закружилась голова.

– Саш, я ведь не дарил отцу огнетушители, – тихо сказал Ярослав.

– Нет.

– А значит… дом сгорел, и отец погиб.

– Но он жив, – сказала Сашка.

Последовала длинная пауза. Десятки тысяч километров потрескивали на линии связи.

– Я не знаю, что сказать, – тихо проговорил Ярослав.

– Скажи мне что-нибудь, чтобы я завтра не боялась, – попросила Сашка неожиданно тонким, почти детским голосом.

– Не бойся, – кажется, у него перехватило горло.

– Нет, – Сашка зажмурилась. – Нельзя выражать через отрицание. Это не сработает.

– Никуда не ходи без меня! Дождись!

– Не то… Говори со мной. Говори, как будто я твой пассажир и случилась турбулентность…

Пауза. Сашка замерла, двумя руками прижимая к ушам наушники.

– Граждане пассажиры, – сказал он тихо и очень властно. – Мы находимся в зоне турбулентности, это совершенно нормально… то есть нет, совершенно ненормально, но у тебя есть же я! Я буду с тобой! Я должен быть рядом… Я уже лечу!

Сашка почувствовала, как десятки тысяч километров между ними превращаются в сотни тысяч парсек.

* * *

Пятнадцатого апреля она в последний раз переступила порог Института Специальных Технологий.

Лампы в вестибюле горели вполнакала. Сашка зашагала через холл, и на секунду ей показалось, что в полумраке различает тех, кого видел здесь Костя – проваливших экзамен. Не доживших до диплома. Искаженные тени, переставшие быть людьми и так и не ставшие Словами. Сашка замедлила шаг, чувствуя, как дыбом поднимаются волосы, – но у подножия конной статуи ее ждали соседи по общежитию, привычные и пока живые.

Они стояли одновременно толпой и строем, будто вписанные в невидимую кристаллическую решетку. Студенты третьего курса держались отдельно. Егор смотрел поверх голов с отсутствующим видом, словно забыл, зачем явился сюда.

Костя замер напротив. Войдя в пространство между этими двумя, Сашка покачнулась – у нее закружилась голова. До двери в зал – двустворчатой, гостеприимно распахнутой – оставалось десять шагов… Пять шагов…

– Самохина!

Сашка мигнула – ей показалось, что ее окликает Лиза. Но нет: в проеме, только что пустом, стоял Дим Димыч в спортивном костюме, и на шее у него, на широкой ленте, висели свисток и секундомер.

Сашка остановилась.

– Вы делаете ровно то, чего он от вас хочет, – сказал тот, кто стоял у нее на пути. – Вы сильный боец, которого нарочно вырастили, чтобы на решающих соревнованиях разбить в котлету. Наглядно утвердить превосходство… текущего чемпиона. Простите мне эту метафору.

Его правота из соломинки на спине усталого верблюда сделалась камнем. Сашка чувствовала, как подгибаются колени.

– Есть такие бои, – тихо продолжал Физрук, – которые можно выиграть, только не ввязываясь.

– Нет, – сказала Сашка.

И он не смог не отступить с ее дороги.

* * *

Окна были наглухо зашторены – в этом помещении никому не требовался свет как поток фотонов. И зал, и сцена, и скрипучие кресла, и стол посреди пыльных кулис казались прохудившейся оболочкой, старыми декорациями, которые пора бы вынести, но никому нет до них дела. Над сценой нависала рампа с темными прожекторами и длинным рукописным плакатом из незапамятных времен. «Gaudeamus igitur, – было написано на плакате, – Juvenes dum sumus!»

– Самохина, Глагол в повелительном наклонении… Пароль.

– Пароль, – сказал другой голос, звучавший так отдаленно, будто между его источником и Сашкой прошло не меньше двух сотен лет. – Решение кафедры о досрочной защите отменено. Ваша дипломная работа аннулирована. Распишитесь в протоколе…

Сашка улыбнулась. Ей не требовалось больше ничьего разрешения.

«Тогда» и «сейчас» слились в единую точку.

* * *