Vita Nostra. Работа над ошибками

Все оценили его слова, и никто не нуждался в дополнительных пояснениях. Сашка собрала их взгляды, как ткацкий станок собирает нити со многих катушек, только Лиза Павленко не смотрела на нее – Лиза чистила доску, и без того уже полностью белую, при помощи зубной пасты из тюбика, и ладони были в пасте. И губка тоже. Лиза пыталась уничтожить свою схему до молекулы, чтобы даже тени не осталось на доске.

– Я не буду, – сказала Сашка.

Лиза обернулась и посмотрела на Сашку через плечо. Ее лицо казалось вылепленным из самого свежего снега.

– Не буду! – повторила Сашка громко.

Ей было отвратительно и жутко хоть на секунду вернуться – вспомнить – охваченный пламенем дом и Антона Павловича на прогоревшем диване. Ей не хотелось никого делать свидетелем этой сцены. Но больше всего ей хотелось сейчас утвердить и убедиться, что в ней не осталось страха – она вне чужой власти.

Пауза затягивалась. Лиза так и замерла у доски, будто не решаясь без приглашения двинуться с места. Однокурсники глядели на Сашку, и все, разумеется, вспоминали ее слова: «В этом Институте больше никто не будет меня наказывать». У Кости подергивалось веко.

– Почему? – тихо спросил Физрук, и, кажется, его вопрос удивил ее однокурсников больше, чем даже Сашкин демарш.

– Не хочу, – сказала Сашка.

– Свобода, – сказал Физрук, и глаза его оставались стеклянными, хотя в голосе звучала густая человеческая желчь. – Вы хотели узнать новое о себе и о страхе? Вы узнаете.

* * *

Черный внедорожник стоял на углу двух маленьких улиц, занесенных снегом. Утром снегоуборочная машина вычистила перекресток по мере сил – прорыла две канавки в снегу, крест-накрест. Высокие чистые сугробы кое-где уже были разрисованы собачьими упражнениями.

Осознает ли собака, мочась на снег, что оставляет уникальный отпечаток, подумала Сашка. Это может быть схема чьей-то нелепой смерти, или чудесного спасения, или план создания новой вселенной. Достаточно информации, надо только уметь с ней работать.

Черному внедорожнику было плевать на усилия снегоуборочной машины. Он сам себе проложил путь, оставив на снегу отпечатки протекторов, и Сашка потратила несколько секунд, пытаясь прочитать в этом рисунке третье и четвертое измерения.

Дом Антона Павловича был уже отсюда виден – резной забор, темная черепичная крыша. Из выхлопной трубы внедорожника вырывался сизый хвост тепла и дыма. Сашка подошла.

– Залезай, – сказал Фарит и открыл ей дверь изнутри.

Его очки были серыми, как пепел, и массивными, как у горнолыжника. Сашка села рядом на пассажирское сиденье, стараясь дышать глубоко и ровно, готовясь, возможно, к решающему поединку: она вне страха. Она свободна.

– У тебя должок, – сказал Фарит. – За зимнюю сессию, пересдача. Ну и вот – в первое же занятие нового семестра преподаватель пишет на тебя докладную. Самохина, ты кем себя возомнила?

– Я забыла поблагодарить… тебя, – осторожно сказала Сашка. – За помощь на пересдаче. За очень своевременную похвалу, что я, мол, дисциплинированная студентка…

– Дисциплинированные студенты не говорят на занятиях «не хочу», – его небрежный тон в одночасье сделался ледяным. – Я дал тебе аванс, ты его упустила.

Не вздумай испугаться, мысленно велела себе Сашка.

– Я все равно дисциплинированная, – она говорила, не опуская взгляда. – Я мотивированная, мне не нужно принуждение. Меня нельзя наказывать, и я не позволю…

Последняя фраза была лишней, Сашка поняла это слишком поздно.

– Мне казалось, мы договорились, – сказала она тоном ниже. – Я…

– Со мной. Нельзя. Договориться, – в непроницаемых стеклах на секунду отразились две горящие точки, две неподвижные звезды в темном небе. – Ты спрашивала своего пилота о его семье?

– О какой… – начала Сашка и вдруг онемела. Ее собеседник чуть ухмыльнулся:

– Он женат – официально. У него две дочки, близнецы, трехлетки. В Москве. Ты что-то об этом знаешь?

Сашке показалось, что крыша черного внедорожника прогибается в салон и давит ей на голову, как если бы машина стояла на конвейере, ведущем под пресс.

– Теперь иди, исправляй, – тихо сказал Фарит. – Ты ведь умеешь. Ты тушишь пожары.

– Нет, – сказала Сашка. – Нет, ведь… это невозможно. Ничего… никакой жены с детьми… еще минуту назад не было, это был другой… мир… текст…

– Невозможно? – переспросил он вкрадчиво. – А почему? Хоть что-то в ваших отношениях противоречит такому повороту событий?

– Он противоречит, – прошептала Сашка. – Его… личность. Он другой. Он не стал бы. Я же видела…

– Ты побоялась его присваивать, чтобы не лезть в запретное. Ты легко бы узнала, что он что-то скрывает… либо не скрывает, как повезет. И вот ты поступила честно, – он снова ухмыльнулся, – а он не сказал такой важной вещи о себе. Впрочем, ты не спрашивала…

Сашка молчала, оглушенная.

* * *

Ее представления о мире как материальном, управляемом физическими законами пространстве рухнули давным-давно, после первой же встречи с Фаритом Коженниковым. Теперь обрушились ее представления о людях и о самой себе.

Единственный вопрос сейчас казался ей важнее жизни: она с самого начала ошиблась в Ярославе – или Фарит подменил реальность?