Vita Nostra. Работа над ошибками

– Да, – Костя коротко вздохнул. – А я как раз зимой, в феврале еще, подобрал на улице щенка… Больше никогда не буду так делать.

– Костя, – пробормотала Сашка, чувствуя, как трескаются губы, будто пустыня.

– Да, – он кивнул. – Мы все думали, что, перейдя в грамматическую форму на экзамене, станем свободными. От страха. От… всего этого. Великая Речь прекрасна и гармонична… Это правда. Но не вся правда. Они скрыли от нас кое-что: мы прогрессируем, как понятия, только пока в нас остается что-то человеческое. Само по себе Слово, готовое, созревшее – не растет, оно может только служить, быть орудием Речи. Поэтому на младших курсах они ломали в нас людей и вытаскивали понятия, а на старших – поддерживают… консервируют в нас людей или хотя бы человеческие реакции. До диплома, до финального экзамена. Понимаешь?

– Что случилось со щенком? – шепотом спросила Сашка.

– Он умер, – нарочито резко отозвался Костя. – Как моя бабушка. Как все умирают, если ты еще не заметила. Люди вокруг болеют, попадают под машины, разбиваются…

Сашка зазнобило:

– Ты говоришь как он.

– Я и буду как он, – сухо отозвался Костя. – После окончания Института. Потом. Когда-нибудь…

Он закрепил нитку и перекусил ее зубами. Протянул свитер Сашке:

– Вот… зашил, как сумел.

– Спасибо, – Сашка через силу улыбнулась. – Слушай, а твоя мама… Она… есть?

Он кивнул:

– Есть. Но она другой человек.

– Как это?!

– Время дискретно, – сказал он терпеливо. – Это не линия, как мы раньше думали, из прошлого в будущее. Это можно представить, как… систему пузырей, которые мало связаны или не связаны вообще. Через четырнадцать лет моя мама – другой человек, не та, кого я помню. И у нее по-прежнему есть сын – ну, формально. Мы даже созваниваемся по праздникам. Формальный сын, иллюзия сына. Думаешь, мало кто так живет?

Я подумаю об этом позже, сказала себе Сашка.

– Слушай, Костя, – она заставила себя переменить тему. – А Дмитрий Дмитриевич, он же Физрук, прямо зверь какой-то, да?

– Он, – Костя поморщился, – он дуалист… доппельгангер. Вроде как магнит с двумя полюсами или поплавок… У него две сути: одна – лапушка, миляга, добрый друг, Дим Димыч. Преподает на первых курсах физкультуру, на самом деле корректирует физиологические изменения студентов накануне метаморфозы. Другая… понимаешь, если бы он свои ипостаси не смешивал еще. А то он иногда меняет полярность сто раз в секунду, ему просто плевать, что у нас остались человеческие эмоции. Сейчас привыкли уже, а поначалу очень шугались. У него один полюс настолько человеческий, что другой – ну охреневшая Вселенная без намека на этику или сочувствие.

Сашка вспомнила, как танцевала когда-то с Дим Димычем спортивный рок-н-ролл. И как рассказывала о нем маме – такой замечательный физрук…

– …и он валит на зачетах, – шепотом закончил Костя, – как бешеная сноповязалка. Так что ты с ним не шути…

Сашка почувствовала, как поднимаются дыбом волосы на голове. Зачет в конце декабря. Она должна забыть Ярослава немедленно, выжечь из памяти любым способом.

– Костя, – сказала Сашка и бросила свитер на кровать. – Давай-ка проверим, что мы за информационные объекты.

Она уронила полотенце, оставшись выше пояса в одном только лифчике. Подошла к нему вплотную, а когда Костя встал, положила ладонь ему на затылок, заставила посмотреть в глаза – и обняла. Он сперва оцепенел, потом обнял в ответ, но очень неловко, будто дерево с сухими ветками. Сашка изо всей силы попыталась вспомнить, как они с Костей целовались в подъездах на первом курсе, это было запретно и здорово, сладко и весело. Поняла, что, обнимая его сейчас, не чувствует ничего. Что одна мысль о том, чтобы дотронуться мизинцем до руки Ярослава, бросает ее в жар, а Костю можно сколько угодно мять и тискать, он так же притягателен для нее, как диванная подушка. И вспоминается Женя, Новый год, Костина измена и все, что было потом, а ведь Сашка, казалось бы, давно простила…

Нет, он вовсе не был холодным. Он не был зимним деревом с сухими ветвями. Сашка почувствовала, как разгоняется его сердце и учащается дыхание, как он мягко привлекает ее к себе…

В следующую секунду Костя отстранился. Отступил, поднял руку, будто выставляя между ними невидимую стену:

– Сашка… Прости. Не могу. Это из-за Женьки.

* * *

Там, на набережной, много лет назад, мама улыбалась новому знакомому, и на щеках у нее появлялись ямочки. Особенная улыбка, Сашке она улыбалась по-другому…

Валентин стал для мамы тем, кем за несколько часов сделался для Сашки Ярослав. Фарит Коженников нашел его, единственного из миллионов, и подогнал в нужное место, в нужном настроении. И сошлись пазлы. И Сашкина мама сделалась счастлива и отпустила дочь учиться в Торпу.

А теперь любимого мужчины нет в маминой жизни и никогда не было. Вряд ли мама осознает свою потерю, а может, смутно осознает, но ничего не может изменить. Ее жизнь отдана была дочери, теперь будет посвящена внучке, а впереди ждет неизбежное одиночество…

И меня тоже, сказала себе Сашка и стиснула зубы. Меня ждет одиночество, и отлично.