Вишни и скрипичный ключ

– Отчего же? – Измаил Самуилович занес столовый прибор над тарелкой. Сыщик схватил первое, что подвернулось под руку – им оказался калькулятор – и швырнул, метя в ложку. Удар достиг цели – ложка звякнула об пол, а побледневший посетитель затряс ладонью.

– Вы что? Рехнулись?!

– Простите, бога ради, но это опасно для жизни! – схватился за голову Брок. – Все, что впервые делает моя дочь, заканчивается катастрофой! Я помню, как в детстве она первый раз искупала котенка! Как пошла в первый класс! Как полгода назад впервые села за руль!..

– Папа! – тряхнула светлой челкой Сашенька. – Не позорь меня перед гостем! Котенок, между прочим, выжил.

– А инфаркт директора школы? А гипс инструктора по вождению?! По самые брови…

– Разве я виновата, что мужчины такие слабаки? – Девушка вновь улыбнулась Русскому: – Не слушайте его, Изя Самуилович, папа порой словно бредит.

– Я это заметил, – пробурчал шокированный толстяк. Пыхтя, наклонился, поднял ложку, обтер ее галстуком и снова занес над тарелкой.

Брок рухнул в кресло, все еще сжимая руками голову. Вдобавок зажмурив глаза.

– Как хотите… Дело ваше. Вы предупреждены. Надеюсь, вы хорошо подумали? Это ваше конечное решение?

– Если уж вы так против того, чтобы я покушал, – вызывающе начал Русский, – то, учитывая вашу извращенную логику, мне следует поступить как раз наоборот! Будем считать это нашим общим решением. – И голодный толстяк начал жадно поглощать «борщик». Опустошив тарелку, он мигом прикончил и порцию Брока. Сашенька с готовностью подала второе и обернулась к отцу:

– Вот видишь, папа, он вовсе не умер!.. – Девушка замерла с открытым ртом. Брок смертельно побледнел, волосы на его голове шевелились, а трясущийся палец указывал за спину дочери.

Саша оглянулась. Не будь она девушкой закаленной и мужественной, – плоть от плоти сыщика Брока – завизжала бы наверняка. Измаил Самуилович Русский, судя по всему, завершал свои бренные дела в этом мире. Толстое лицо его исказила гримаса адского ужаса, словно он глядел уже в котлы преисподней. А может быть, таким причудливым образом оно отражало восторг от вида райских кущ. Щеки несчастного толстяка посерели и обвисли, глаза выкатились и стали белыми, как у снулой рыбы, язык в хлопьях пены вывалился на подбородок. Скрюченные пальцы впились в кожаные подлокотники кресла – да так, что обивка одного из них лопнула. Но самое страшное происходило с животом Измаила Самуиловича. Он то опадал, то раздувался, то начинал под натянутой до треска тканью кошмарный, завораживающий безумием танец. А еще – живот хрипел и булькал. Сашеньке показалось, что она слышит из поджировых глубин вопли ужаса и отчаяния. А еще ей почудились странные хрипы, напоминающие обратный отсчет: «…три, два, один, пуск!»

Живот Русского прыгнул. Треснула ткань пиджака. Возле уха сыщика Брока свистнула долгожданная пуговица. Возмущаясь сквозной дырой, пискнуло двойное стекло оконного стеклопакета. Дрогнули стены. Измаил Самуилович Русский, раскинув руки и распластав голое пузо, лежал на полу. Глаза его были закрыты.

Первой к упавшему бросилась Саша.

– Папа, он еще дышит! Скорее звони!.. – Девушка отбросила с груди умирающего остатки рваных лохмотьев, сдернула с толстой шеи галстук. Она лихорадочно соображала, с чего следует начать: с искусственного дыхания рот-в-рот, или с массажа сердца. И то, и другое ей было внове. До сердца сквозь жировые прокладки было, пожалуй, не добраться. Искусственное дыхание делать не хотелось. Особенно рот-в-рот. Да и надо ли, раз человек дышит? Тут Сашенькин взгляд упал на обнаженный живот несчастного, безвольно съехавший набок, и девушка все же не смогла удержать крик: – Мамочка, кровь! Папа, он ранен!

Чуть выше пупка Русского зияла черная дырочка. Из нее печально вытекала алая струйка.

Светлым июньским вечером две недели спустя, когда Брок и Сашенька, собираясь домой, уже завязывали папки с делами, колокольчик над дверями агентства «Бритва Оккама» возвестил о приходе запоздалого посетителя.

– Закрыто! – буркнул сыщик, поправляя бантик тесьмы, но Саша вдруг радостно заверещала:

– Ой, папа! Смотри, кто пришел!

На пороге, с шикарным букетом цветов, в новеньком, еще с магазинными складками пиджаке стоял, растягивая в улыбке толстые щеки, Измаил Самуилович Русский. Он шагнул к Сашеньке, протянул ей цветы и сжал девушку в широких объятиях.

Саша сдавленно пискнула. Брок кинулся на помощь дочери.

Но Русский уже отпустил слегка помятую девушку и вытирал кончиком галстука бегущие из карих, счастливо сверкающих глаз слезы.

– Спасибо! – всхлипнул Измаил Самуилович. – Спасибо вам, господин Брок! Спасибо вам, милая Сашенька! Вы спасли мне жизнь! Вы освободили меня от кошмара… Вот, возьмите это на память. – Он протянул Броку ладонь. Меж пухлых, подушкообразных складок темнел маленький шарик величиной с горошину.

– Что это? – брезгливо отпрянул сыщик.

– Это она, – торжественно произнес Русский. – Планета! Та самая.