Вишнёвая смола

Тётка Ольга подала на меня в суд за ту одну восьмую, ею же отписанную мне часть некогда дедушкиного и бабушкиного дома. (Сын вонючего бурдюка женился, настрогал подряд троих детей, и понятно, что тётя Оля с вонючим бурдюком ни в какие трёхкомнатные квартиры не переехали, а остались жить в трупе бывшего нашего дома вместе с моим двоюродным братом-исчадием. Вонючий бурдюк оказался запойным и куда хуже дяди Коли. Есть, вероятно, у некоторых женщин такая карма: выходить замуж за алкоголиков. Причём каждый последующий алкоголик куда хуже предыдущего – такое у этой кармы железное правило.) Я несколько раз приходила на судебные заседания, а потом устала от бессмысленности происходящего. Бессмысленности и бесперспективности. И написала моему старшему брату доверенность на ведение этого дела со стороны ответчика – то есть меня. Истцом в протоколах по этому делу именуется моя тётка Ольга. Последний раз я слышала об этом деле давно. Однажды я даже попила с тётей Олей чаю и даже коньяку и сходила с ней на море. С тех пор я не только не знаю, но и даже знать не желаю, что стало с одной восьмой трупа. Моему брату она интересна в виде квадратных метров, потому что эта одна восьмая трупа находится в очень престижном районе на самом берегу моря.

Мой двоюродный брат-дурак годам к тридцати пяти женился по-настоящему на какой-то здоровенной деревенской девке – и тоже привёл её под крышу дома-трупа. Чуть позже она родила мёртвого ребёнка. И в этом оказалась виновата я, хотя уже давно не только не жила в городе, но даже была гражданкой другой страны. Не логично. Но тётя Оля звонила моей маме и говорила, что молодая деревенская жена брата-дурака родила мёртвого ребёнка, потому что я колдунья, и по всему дедушкиному дому находятся мои колдовские записки, написанные мною ещё в детстве, потому что уже тогда я была колдунья, и мальчик-сосед напротив умер из-за меня, а ещё меня очень любил бывший зэк, и только я могла с ним общаться, хотя он был бешеный, и только поэтому он прожил ещё два года, хотя врачи ему говорили, что от своего рака гортани он умрёт максимум через пару месяцев… И что она, тётя Оля, пошла в церковь при монастыре и поставила за меня, свою родную племянницу, свечку. За упокой. Н-да… Но вот это, пожалуй, логично. Всё что забавно – логично. Таким задумывался этот мир. А я давным-давно успокоилась по поводу этих давным-давно имевших не одно место, совсем не одно время и отнюдь не одно действие событий. К тому же до меня потом доходили через третьи руки сведения, что эта же жена моего двоюродного дурака родила живого и здорового ребёнка. И если этому помогла свечка за упокой меня – то я только рада, вот вам крест и честное моё колдовское слово!

И как по мне, что ставь памятники или не ставь памятники, бей поклоны – не бей поклоны, по форме молись как положено, или как маленькая подружка Серёжки, – без разницы. Потому что бога нет. Есть мы. Мы – плохие или хорошие – иногда исключительно по нашему отношению к квартирному вопросу. Мы и, конечно же, наша память, будь она неладна! Потому что иногда, казалось бы, мелочь – обещали, но не сделали, казались родными – а оказались дураками, – а забыть невозможно, хоть до беспамятства коньяком упейся.

Но всё это – суды с родной тёткой, которую в детстве я считала ещё одной своей матерью (не второй, а ещё одной!); люди, с лёгкостью разоряющие родовые гнёзда, но готовые угробить полжизни за лишний десяток квадратных метров; человеки, чей талант к мнительности и лицедейству на порядки превосходит их потребность в любви и искренности, – и всё такое прочее… Это с одной стороны. А с другой – я. Теперь многое знающая о крови, и не только о ней. Я, совершившая в жизни много хорошего и немало плохого. Я, бывавшая одновременно и нелогичной, и справедливой. Я, поступавшая последовательно неверно… Что остаётся? Только выпить коньяка за то, чтобы наши дома сохраняли душу после нашей смерти. Выпить коньяка и, пожалуй, даже закусить шоколадом. Потому что жизнь с коньяком и шоколадом гораздо приятнее, чем жизнь без коньяка и шоколада. Вот сейчас со своей единственной дочерью пойду в свой кабинет и там, в окружении множества книг, среди которых на почётном (но уютном!) месте – том Беранже, изданный в Тифлисе в год 1893-й, – мы с ней за это и выпьем…

Это, может быть, будет потом. Может быть.