– Это было потрясающе! – воскликнул один из участников. Сначала он отнесся к упражнению без энтузиазма, но все изменилось, едва прозвучал тяжелый вопрос: он ответил честно, насколько мог, описав похороны двоюродного брата, с которым был близок. И вдруг его партнер подался вперед, положил руку ему на плечо и начал утешать, говоря, что все в порядке, и в глазах его стояли слезы. Затем он принялся рассказывать о себе – личные, сокровенные вещи, – причем без подсказки. – Лучший разговор, который у меня был за последние несколько месяцев, – признался мужчина.
Позже Эпли описал эту и другие итерации эксперимента в статье для
Десятки исследований, проведенных в Университете Юты, Пенсильванском университете, Эмори и других местах, показали, что люди, которые во время беседы задают много вопросов – особенно предполагающих откровенные ответы, – более популярны среди своих сверстников и чаще воспринимаются как лидеры. Они обладают бо́льшим социальным влиянием, с ними чаще хотят дружить и советоваться. Любой из нас может действовать так же практически в любой обстановке или в разговоре, будь то с соседом по комнате, коллегой или новым знакомым. Нужно всего лишь спросить человека, что он чувствует, и на его откровенность ответить взаимностью.
В одном эксперименте исследователи проинструктировали участников задавать незнакомым людям и друзьям вопросы вроде: «Доводилось ли вам нарушать закон?» Как выяснилось, «те, кто задавал щекотливые вопросы, предполагали, что собеседнику станет не по себе и это повредит их отношениям. Но на самом деле мы неизменно обнаруживали, что оба предположения ошибочны». Задавать глубокие вопросы проще, чем думают многие, и гораздо более продуктивно, чем мы ожидаем.
Наладить эмоциональный диалог труднее всего
Когда я созвонился с Эпли, чтобы договориться насчет интервью для этой книги, у меня был длинный список тем, которые я хотел обсудить, начиная с его исследований и заканчивая последним разом, когда он плакал в присутствии другого человека. (Накануне, ответил он. За обедом, когда говорил о своих детях.)
Буквально через пару минут Эпли перенаправил наш разговор, задавая один вопрос за другим. Он спросил меня, почему я решил стать журналистом, почему заинтересовался этой темой, как жил в Калифорнии во время пандемии. Я тщетно пытался вернуться к своему списку вопросов, простых и практических, касающихся его работы. Но он продолжал расспрашивать, задавал все более и более глубокие вопросы, пока я не поймал себя на том, что рассказываю о своей семье, о брате, у которого возникли проблемы с законом, о надеждах, что моя книга поможет людям лучше понять друг друга. Я безостановочно говорил о себе, хотя журналисту полагается поступать наоборот.
– Простите, что задаю столько вопросов! – спохватился Эпли. – Наверное, я зря отнимаю у вас время.
Но наш разговор вовсе не казался мне пустой тратой времени. Он был значимым!
Мы знаем, что очень важно понимать, какого вида разговор мы ведем, и что вначале необходимо установить основные правила и определить, какую логику мы будем использовать для совместного принятия решений.
И все же этого недостаточно, чтобы создать настоящий, прочный контакт. Нам нужна эмоциональная связь. Эмоциональные диалоги жизненно важны, потому что помогают понять, с кем мы на самом деле беседуем, что происходит у человека в голове, что он ценит больше всего. Разговор «Что мы чувствуем?» может оказаться неприятным. Иногда создается впечатление, что проще притвориться, будто мы не слышим эмоций в голосе собеседника, или проигнорировать откровенность, чем признать ее и раскрыться в ответ. Но эмоции играют важную роль в том, как мы общаемся с другими людьми.