Скажем, вы обсуждаете с другом планы на выходные, и во время паузы он говорит: «У меня возникли кое-какие проблемы, придется их решать». Или общаетесь с коллегой и слышите вздох, свидетельствующий об унынии и неприятностях. Может, у него проблемы в семье или его расстроило упоминанием о том, что кто-то гордится своими детьми. В такие моменты вы стоите перед выбором: пропустить комментарий мимо ушей, не прося разъяснений, или признать чувства, которые выразил собеседник, и самому отреагировать эмоционально? Вот тогда и начинается разговор «Что мы чувствуем?» – если мы этого хотим, конечно.
Независимо от вашего выбора эмоции
В большинстве случаев это в корне неверное решение. В результате мы теряем доступ к мощному нейронному процессу, который эволюционировал на протяжении миллионов лет, помогая нам сблизиться. Каждый будет чувствовать неудовлетворенность, и разговор покажется неоконченным. Если мы принимаем слабости собеседника и тоже открываемся в ответ, то между нами возникает доверие, понимание и связь. Решая участвовать в разговоре «Что мы чувствуем?», вы задействуете нейрохимический процесс, который питает самые важные межличностные отношения.
«Что мы чувствуем?» – очень важная часть разговора, которая показывает, что происходит у нас в головах, и открывает путь к сближению.
Сила вопросов
Когда-то Ник Эпли совсем не умел слушать. Настолько не умел, что чуть не разрушил свою жизнь. Он вырос в маленьком городке в Айове, в старших классах был футбольной звездой – эдаким напыщенным и весьма уверенным в себе молодым человеком. Однажды ночью он возвращался домой с алко-вечеринки, петляя по шоссе, и его остановили за вождение в нетрезвом виде. Полицейский увидел куртку с эмблемой школьной команды и пожалел глупого юнца. Вместо того чтобы надеть на него наручники, он прочитал лекцию на тему: «Если не изменишь свою жизнь, то плохо кончишь». Затем он позвонил родителям Эпли и велел им приехать за сыном.
В течение следующих нескольких недель мать с отцом неустанно читали ему лекции об опасностях пути, на который он встал. Они говорили Эпли, что понимают, как трудно быть подростком, как хочется произвести впечатление на друзей и проверить пределы своих сил и возможностей; они принимали его желание экспериментировать. В конце концов, когда-то они и сами были подростками. Но их тревожило, что он делает неправильный выбор. Эпли почти не обращал на них внимания. «Мне все было как с гуся вода», – поделился он со мной. Он воспринимал родителей просто как взрослых, говорящих то, что положено взрослым.
Через несколько месяцев Эпли остановили за вождение в нетрезвом виде во второй раз. Другой полицейский прочел ему аналогичную лекцию и вновь отпустил после звонка родителям. И тогда отец с матерью решили, что пора обратиться к психологу.
Эпли пошел на консультацию, ожидая новых лекций и нравоучений. Но психолог-консультант совершенно не походила на родителей юноши и сильно отличалась от большинства других взрослых, которых он знал. Она не произносила высокопарных речей и не говорила, что ему нужно изменить свою жизнь. Не выражала сочувствия к трудному возрасту и не давала советов. Вместо этого она просто спрашивала: «Почему ты выпивал?», «Как бы ты отреагировал, если бы кого-нибудь сбил?», «Как сложилась бы твоя жизнь, если бы тебя арестовали, если бы ты пострадал в аварии сам или убил другого человека?»
– Мне пришлось задуматься, – рассказывал потом Эпли. – Я не мог притворяться, что не знаю ответов на ее вопросы.
Сами по себе вопросы не касались эмоций, но, отвечая на них, Эпли не мог оставаться равнодушным. Вопросы заставили Эпли рассказывать о своих убеждениях и жизненных приоритетах, о том, что он чувствует, о чем беспокоится, чего боится. После каждого сеанса он возвращался домой измученный и пристыженный, испуганный, злой и обескураженный – сложная смесь чувств, разбираться с которыми приходилось по несколько дней. Можно сказать, это были самые эмоционально насыщенные беседы в жизни Эпли, хотя психотерапевт не просил его описывать свои чувства.