В прихожей раздался звонок. Алексей открыл дверь и увидел на пороге молодого человека с русой бородкой, доброй улыбкой, с длинными, завязанными в пучок волосами. Он был одет в великолепный костюм, галстук был повязан светски небрежно, но лучистые синие глаза смотрели с любовью и смирением, как у отроков на картинах Нестерова.
— Здравствуйте, Алексей Федорович, я — отец Анатолий, пресс-секретарь митрополита Арсения. Владыка прибыл нанести вам визит и уже поднимается. Я же предвосхитил его появление.
Алексей слушал, как мягко, приближаясь, рокочет лифт. Сочно хрустнуло, и на лестничной площадке появился огромный, тучный монах в черном облачении, фиолетовом клобуке, с золотой цепью, на которой висел фарфоровый, усыпанный бриллиантами медальон с изображением Богородицы. У монаха была могучая, с железной проседью борода, мясистое лицо и грозно-веселые, под косматыми бровями, глаза. Могучий кулак сжимал посох с крестовидным золотым набалдашником. От темных одежд, фиолетового клобука, железистой бороды исходил нежный запах духов.
— Вот и я, Алексей Федорович, вот и я! — по-отечески, как родному, улыбнулся митрополит, шевельнув в бороде свежими плотоядными губами.— Позвольте войти незваному гостю!
Алексей робко отступил, пропуская в дом величественного митрополита, который прошествовал в гостиную, постукивая по паркету пастырским жезлом. Передал его в руки подоспевшего отца Анатолия. Поводив по углам глазами, колыхая просторным рукавом, истово перекрестился на крестовидную раму, совсем как режиссер Басманов день назад. Деревянная крестовина в окне напоминала распятие. Невидимый, отбрасывая на потолок солнечные отсветы, переливался за окном огромный, шевелящийся крест.
— Вот, стало быть, вы какой, Алексей Федорович, — митрополит Арсений уселся в кресло, расставив тяжелые ноги, между которых глубоко провисла черная ткань облачения. Пытливо и радостно оглядывал Алексея, шевеля кустистыми бровями. — Поразительное, скажу я вам, сходство.
— Да нет же, — пытался возразить Алексей, понимая, что этот визит продолжает странную мистификацию, случившуюся накануне. — Это просто недоразумение.
— Наш знаменитый православный художник Нащокин показывал мне свою картину: «Великий князь Николай Александрович посещает Дальний Восток». Но я, право, не ожидал, что такое поразительное фамильное сходство.
— Случайное совпадение…Тип лица, борода… Я вынужден буду снять бороду, и тогда недоразумение будет исчерпано… — несвязно лепетал Алексей, смущенный видом могучего иерарха, которого до этого видел лишь на телеэкране, где тот своим резким, слегка трескучим голосом, излагал основы православной морали.
— Еще недавно монархическая идея таилась глубоко в православной среде, как свеча в катакомбном храме. Сегодня же о Царе-Мученике говорит общественность, снимаются кинофильмы, проводятся официальные исторические конференции. Первый Президент России Борис Николаевич Ельцин рыдал в Петропавловской крепости во время погребения царских останков. Восстановление монархии перестало казаться утопией. Династические споры стали частью актуальной русской политики. Поэтому, Алексей Федорович, ваше появление в Москве может быть истолковано, как русское Чудо. А что, как не Чудо, управляет всей русской историей? — митрополит говорил кафедральным, профессорским голосом, употребляя выражения из светского, политического лексикона, оправдывая свою репутацию самого политизированного иерарха церкви.
— Но, видите ли, — пытался возражать ему Алексей. — Меня принимают совсем не за того… Я действительно чувствую свою тайную связь с убиенным императором… Бывают сны… Бывают слезы во сне… Но я не наследник… Я простой смертный Алексей Горшков, и не знаю, почему я выбран для этой непонятной и, я бы сказал, неуважительной к памяти Государя роли.
— Вот что, дорогой Алексей Федорович, а не отправится ли нам сейчас в чудесный московский монастырь, райское место среди нашего Вавилона? Отобедаем в обществе настоятеля, откушаем монастырских блюд, побеседуем душевно. Вас очень почитают, у вас много союзников в церкви. Не откажите в любезности, — митрополит тяжело поднялся, вытянул руку, в которую проворный отец Анатолий тут же вложил посох. Двинулся к выходу, увлекая за собой Алексея волной темного благоухающего облачения, блеском бриллиантов.
У подъезда их ждала просторная машина с фиолетовым маячком на крыше. Услужливый шофер с поклоном отворил дверцу, пропуская на заднее сиденье митрополита, — подобрав пышный полог и передав посох помощнику, он тяжко уселся в кресло. Алексей поместился рядом в бархатном прохладном сумраке, среди сладких ароматов, затемненных стекол, обратив внимание на икону с угодником, окруженную циферблатами приборов.