Виртуоз

Министр иностранных дел Валериев, лысый, лобастый, с коричневыми морщинами и выпуклыми надгробными дугами, — напоминал примата сутулой спиной и длинными повисшими руками, и только умные, усталые, все понимающие глаза выдавали в нем утомленного жизнью мудреца. Председатель правительственного телеканала Муравин, сдобный «бонвиван», не отказывающий себе в удовольствиях, искусно, словно мягкий шар, перекатывался из одной политической эпохи в другую, привнося в нее респектабельный конформизм. Министр обороны, неуклюжий увалень, никогда не носивший мундир, снискавший в войсках прозвище «макаронный маршал». Последним, сияющий и величественный, в благочестии и радушии, явился митрополит Арсений, седобородый и розовощекий, с эмалевой панагией, источавший бриллиантовый блеск и запах дорогих духов. Все пожимали Президенту руку, выслушивая от него несколько ласковых слов. Усаживались за широким столом, выражая готовность внимать, запоминать, исполнять. Виртуоз воспринимал их, как букет в хрустальной вазе, которую перенесли из «Дома Виардо» в Кремлевские покои, переставили с одного стола на другой.

— Спасибо вам, мои верные друзья, что почтили меня своим вниманием. — Рем мягко шутил, облекая обязательную еженедельную встречу в форму непринужденного дружеского собеседования.— Когда вас нет поблизости, я чувствую, что мне не хватает духовных калорий. Я нуждаюсь в вас, не только в ваших советах, но просто в вашем присутствии.

— А уж мы-то, Артур Игнатович, можно сказать, задыхаемся от недостатка кислорода, когда вас подолгу не видим, — пропела Королькова, и в ее миндалевидных глазах промелькнула блудливость старой комсомолки. — Уж вы нас пожалейте, приглашайте почаще.

— Вот и хорошо, что мы необходимы друг другу. Мой верный товарищ Виктор Викторович Долголетов замучил вас упреками. Мне говорили, он с карандашом просматривает газеты, считая, сколько раз появляется в статьях его и моя фамилия. Простим ему, у каждого свои слабости. Моя слабость — необходимость вас видеть, слышать ваши голоса, учиться у вас уму-разуму.

Напряжение, с которым поначалу усаживались за стол, улетучилось. Все чувствовали себя непринужденно, обласканные высочайшим расположением.

— Начну с поздравления вас, мой дорогой талантливый друг, — Рем обратился к режиссеру Басманову. — В Каннах мировая художественная элита склонилась перед вами, русским гением. Золотая пальмовая ветвь, которой отмечена ваша победа, помещает вас в круг лучших режиссеров мира. Вы возвращаете Россию в мировую культуру, преодолеваете нашу обособленность и отсталость. Знайте, что в ваших начинаниях я всегда рядом. Рассчитывайте на бюджетное финансирование. Россия нуждается в богатых, великолепных кинофильмах.

— Я задумал фильм о последнем нашем Государе, о его восхождении на Голгофу,— поспешил откликнуться Басманов.— Ведь понимаете, его святость обнаружилась уже в самые первые дни царствования. Святыми не становятся, ими рождаются. Большевики своим кровавым злодеянием лишь оформили святомученическую роль последнего русского царя.

— Как знать, может, и не последнего,— задумчиво произнес Рем, переводя взгляд на министра промышленности Данченко.— Мне очень понравился завод «БМВ» в Калининграде. Какой конвейер, какая культура производства. Настоящая Европа. Вы — молодец. Надо смелее избавляться от устаревших советских производств. Продолжайте привлекать известные мировые «бренды». Пусть будут «Самсунг», «Тошиба», «Сони». Пусть будут «Сименс», «Мерседес», «Дженерал моторс». Мы — часть мирового хозяйства. Пускай над русскими городами сверкают названия мировых лидеров.

— Хочу доложить, Артур Игнатович, через месяц мы пускаем пятый блок Бурейской ГЭС. Доставляем на «Руслане» по воздуху из Петербурга громадное колесо турбины. Было бы здорово, если бы вы приехали на открытие, подержались бы за лопасть турбины. «Колесо турбины, колесо истории». — Данченко повторил заготовку, которую перед этим озвучил на встрече с Ромулом. Виртуоз испытал к нему мимолетное презрение — за двуличие, за убогую, с трудом дающуюся образность. И тут же подумал, что поездкой на Дальний Восток Рем выбьет у Ромула еще один пропагандистский козырь.

— Как вам идет ваш васильковый туалет, — Рем польстил Koрольковой, добившись пунцового румянца на ее очаровательном лице. — Хочу поблагодарить за внимание к моей скромной персоне. Мне передали фотографию доски, которую повесили, благодаря вашим радениям, на стену моей школы. Слышал, что Виктор Викторович ревнует, сравнивал размеры досок, прикладывал линейку к буквам. Ну, уступите ему, сделайте ему доску на десять сантиметров больше. Только не изображайте его профиль. А то в профиль он похож на зверька. Впрочем, и в фас тоже.

— Сообщаю по секрету, Артур Игнатович. Уже готова доска на здание университета, где вы учились. Мы хотим выбить на ней золотом стих, который вы сочинили в студенческие годы.

— Это какой же стих? — поинтересовался Рем.

— Помню наизусть. «Друзья, преодолейте приступы тлетворной лени. Усовершенствуйте плоды глубоких размышлений»