Виртуоз

На этот раз здесь творилось нечто необычное. Головы были охвачены мучительным возбуждением. Их переполняли эмоции, терзали тревоги, в мертвом мозгу взрывались невыносимые мысли, и губы и языки непрерывно шевелились, гримасничали, желали высказаться. Но желтоватый раствор, наполнявший сосуды, толстое стекло аквариума гасили звук, и требовался глухонемой, чтобы прочитать беззвучные вопли, бессловесные проклятья и крики. Стройная вереница сосудов, выверенный ряд голов, насаженных на незримую ось, создавали видимость исторического единства, преемственность исторического времени. Перетекая из одной стеклянной банки в другую, время олицетворялось той или иной головой, ее дремотой грезой, ее длящимися десятилетия созерцаниями. Теперь же единая линия исторической жизни казалась разорванной. Банки были сдвинуты с места. Головы прыгали в них, как чудовищные поплавки, так что раствор переливался через край, растекался по столу, и там где жидкости разных сосудов встречались, начиналось шипение, выскакивали болезненные пузыри, выделялся едкий газ. Головы ненавидяще смотрели одна на другую, ударялись лбами о банки, словно бодались. Скалились, хотели прогрызть ненавистное стекло, добраться до соседа, вцепиться в его щеку, нос, высунутый язык. Голова царя Николая вращалась, как в водовороте, поворачиваясь то седым затылком, то измученным ожесточенным лицом, успевая крикнуть какую-то безумную фразу соседнему Ленину, который брезгливо оттопыривал нижнюю губу, всем видом выражая презрение к царю. Сам же Ленин обращался к Сталину, его дергающаяся, страстно несогласная голова предполагала характерный жест выбрасываемой вперед руки с зажатой кепкой, а сквозь желтые зубы и ржавые колючие усики сыпались беззвучные проклятья. Сталин не откликался на эти нападки, его рыжие глаза метали сквозь стекло молнии ненависти в сторону одутловатой, покрытой трупными пятами головы Хрущева, который безмолвно огрызался, в бессилии нанести Сталину иной вред, показывал ему толстый, как у утопленника, синий язык. Брежнев жутко шевелил черными кустистыми бровями, продолжавшими расти после смерти, силился сложить губы для какого-то осмысленного звука, но губы складывались в липкую трубу, как у коровы, издающей долгое мычание. Это мычание касалось головы Андропова — трусливо, боясь смотреть в глаза Брежневу, он шлепал негроидным, вывернутым ртом, силясь что-то объяснить своему предшественнику, в чем-то перед ним оправдаться. Черненко был похож на высохший стручок крымской акации, мелко дрожал, всплывал, голова ложилась на бок, и становилось видно сморщенное, черного цвета ухо с торчащим из ушной раковины ватным тампоном. Две последние банки раскачивались, попав в резонанс, готовые перевернуться. Ненавидящие друг друга головы Ельцина и Горбачева плевались, прижимались носами к стеклу, превращаясь в жуткие маски. Родимое пятно на лбу Горбачева лопнуло, и из него, как из каракатицы, сочились чернила. Давление ненависти в черепной коробке Ельцина было столь велико, что казалось, сейчас из орбит выскочат глаза и, как резиновые пули, выстрелят в Горбачева.

Стол сотрясался, хлюпала влага, мотались в сосудах головы, и казалось, они чувствуют приближение страшной беды, неминуемой гибели, как если бы к Москве, еще на огромном удалении, подлетал метеорит и они предвидели неминуемое столкновение.

— Здравствуйте, Виктор Викторович, мои питомцы испытывают сегодня некоторую нервозность, — бесшумно появился профессор Коногонов, приветливый, спокойный, чуть ироничный. На нем был зеленоватый костюм хирурга, клеенчатый фартук, и Ромул заметил маленький сгусток студенистого вещества, прилепившийся к фартуку, и крохотный, пронизывающий сгусток, кровеносный сосудик.

— В чем причина? Все еще делят власть? — Ромул брезгливо смотрел на желеобразный комочек с красным, впившимся в него червячком.

— Каждый в отдельности переживает отдельные неудачи власти. Все вместе чувствуют метафизический сгусток, появившийся в пространстве актуальной русской истории, который угрожает целостности государства. Трудно сказать, что это за сгусток. Находится ли он в русле внутренних процессов страны, или же имеет внешнюю природу. Я тщательно отслеживаю показания сканеров. Сталин упрекает Хрущева в разрушении бомбардировочной авиации, а также в бессмысленном гонении на церковь. Брежнев винит Андропова в отказе от имперской сущности СССР и переходе на модель национального государства. Горбачев бранит Ельцина за то, что тот не отстоял право России на крымскую резиденцию в Форосе. Черненко корит Горбачева за то, что тот в последние дни болезни лишил его астматического ингалятора. Царь Николай утверждает, что в ближайшее время монархия в России будет восстановлена. Все это уже фиксировали сканеры, однако важно поведение не отдельно взятой головы, а всего «Стоглава». Так сказать, коллективный разум, соборное сознание российской власти. Если мне удастся добиться интегрального результата, я немедленно оповещу вас и президента Лампадникова.