Винтервуд

— Постарайся выглядеть поскромнее, — напутствовала ее кузина Мэрион. — Миссис Монк специально справлялась, достаточно ли ты тихая и скромная особа. Я ей солгала. Я решила, что, учитывая особые обстоятельства, Всемогущий меня простит.

Лавиния полагала, что держать глаза опущенными она сумеет, но удержать кровь, бросившуюся ей в лицо от огорчения, была не в силах. Девушка следовала за проворным мальчиком-слугой вниз по лестнице, а затем по коридору, пока он не остановился и не постучал в одну из красивых резных дверей. Монки были, по всей видимости, людьми состоятельными. Дверь напоминала вход в дворцовые апартаменты.

До слуха Лавинии донесся слабый, но повелительный женский голос:

— Войдите!

Мальчик отошел в сторону, чтобы пропустить Лавинию.

Первым человеком, которого она увидела, была Флора в своей коляске. На ее маленьком старушечьем лице сияло победоносное выражение. Маленький мальчик с копной черных кудрявых волос гонял по всей комнате бумажного змея. Захваченный игрой, он ни на кого не обращал внимания. Позади Флоры стояла, неодобрительно поджав губы, Элиза, старая служанка. Почти против воли Лавиния окинула взглядом остальных людей, находившихся в комнате. Женщина с повелительным голосом лежала на софе. Ее голова, увенчанная массой черных как смоль волос, покоилась на хрупкой белой руке. Тело ее облегало платье, отделанное кружевными рюшами, что было ей очень к лицу. Отец Флоры возле одного из окон с матовым круглым венецианским стеклом. Он находился в глубине ниши, служившей своего рода рамой, и в этой обстановке, с лицом, на котором читалась легкая печаль, походил на портрет какого-нибудь венецианского вельможи.

— Мисс Херст... — начала было Флора, но ее мать, говорившая усталым, но в высшей степени высокомерным голосом, тут же заставила ее замолчать.

— У вас удивленный вид, мисс Херст. Разве мальчик не объяснил вам, что мы с мужем хотим вас видеть?

— Нет, не объяснил. Дело в том... — Лавиния остро ощущала на себе глаза Дэниела Мериона. Он думал, что она целиком поглощена его женой, и смотрел на нее веселым, но при этом поразительно нежным и обезоруживающим взглядом.

— Он не говорит по-английски, мама, — вставила Флора. — Неудивительно, что мисс Херст сбита с толку.

— Молчание, мисс. Первое, чем мисс Херст придется заняться, — если, конечно, я решу нанять ее, — это научить тебя хорошим манерам.

Мальчик со змеем опять пронесся по всей комнате, а потом остановился перед Лавинией и начал ее критически разглядывать:

— Вы станете компаньонкой Флоры, но вам это не доставит удовольствия. Она деспот. Правда ведь, Элиза?

— Послушайте, мистер Эдвард...

— Тедди, пойди сюда и веди себя тихо! — произнесла его мать своим умирающим голосом. — Ты ведь знаешь, деточка, что моя бедная голова не выносит шума.

— Я думаю, пора сказать мисс Херст, чего мы от нее хотим, пока мы окончательно не отпугнули ее от себя, — вставил Дэниел. Он, казалось, был настолько далек от происходящего, что его внезапное вмешательство поразило даже Эдварда и заставило на мгновение умолкнуть. — Моя дочь, мисс Херст, как вы, вероятно, догадались, страстно желает, чтобы вы были с ней, когда мы поедем обратно в Винтервуд. Насколько я понял, вы намереваетесь покинуть Венецию чуть ли не немедленно, потому-то мы сразу же и послали за вами. Естественно, моя жена пожелает задать вам кое-как вопросы относительно вашей семьи и тому подобных вещей.

— Я многое пожелаю узнать, — заявила Шарлотта Мерион с плохо скрытой подозрительностью и даже враждебностью.

— Так спроси ее, мама, и она тебе все скажет, — вмешалась Флора. Теперь она держалась очень развязно и уверенно. Скорбный вид, который был у нее сегодня утром, был всего лишь притворством. — Я не могла ничего есть во время ленча, мисс Херст, и плакала два часа. Потом у меня был обморок, так что маме согласилась послать за вами. Верно ведь, мама? Я объяснила, как ужасно с вами обошлась ваша кузина, — добавила она. — А что я деспот — это неправда. Эдвард лжет.

— Флора! Как видите, мисс Херст, этот ребенок совершенно отбился от рук. Врачи сказали, что ей нельзя перечить, — вот вам и результат. — Шарлотта делала вид — весьма, впрочем, неудачно, — будто относиться с должным терпением к своей искалеченной дочери.

Лавиния чувствовала, что в действительности мать питает неприязнь к своему ребенку. Впервые она ощутила некоторое сочувствие к Флоре, так патетически жаловавшейся на то, что ее никто не любит. Как видно, эти жалобы были не лишены основания.