Винтервуд

Их голоса замерли в отдалении. Шарлотта словно загипнотизированная последовала за Джонатоном в какое-то более уединенное место, где они могли продолжить разговор, не опасаясь, что их прервут.

— Я жду не дождусь, когда кончится Рождество, тогда можно будет распрощаться с этим ужасным мистером Питом, — сказала Флора. — Даже если мама увезет Эдварда в Лондон, я буду счастлива здесь с вами и с папой. Вы уже не относитесь ко мне с таким отвращением, как прежде, а, мисс Херст?

— Я нахожу тебя сносной, — ворчливо отозвалась Лавиния.

У Флоры была замечательная улыбка. Быть может, Лавинии так казалось потому, что она до невероятного была похожа на улыбку ее отца.

— О, спасибо, мисс Херст. Право же, я думаю, что наконец-то вы сказали правду.

«Да говорила ли я вообще когда-либо правду?» — горестно спрашивала себя Лавиния. Она надела к рождественскому вечеру платье из желтой тафты, и Флора провозгласила, что она в нем такая же красивая, какой была в опере в Венеции, когда они впервые обратили на нее внимание.

С тревогой на сердце Лавиния поправляла складки.

— Это просто нелепо, Флора, мне наряжаться вот этаким образом. Мягко говоря, это неуместно.

— Но я вам приказала надеть платье, которое я вам подарила, — царственным тоном заявила Флора. От переполнявшего ее восторга она вздохнула. — Вы в самом деле выглядите необыкновенно, мисс Херст. Вы видели себя в зеркале?

Лавиния успела посмотреться в зеркало и отвернулась от своего отражения. К чему ей это? Человек, которого она любит, не должен глядеть на нее, а тот, кого ненавидит, станет глядеть слишком долго.

— Я считаю, что вы убийственно красивы, как леди, о которой говорил мистер Пит, — размышляла вслух Флора. Девочка страшно удивилась, когда Лавиния стала ее умолять не повторять эти слова. — Почему же, мисс Херст? Я была бы счастлива обладать роковой красотой.

— Ну что ж, может, так оно и будет, когда ты наденешь свое бальное платье, — ворчливо заметила Лавиния. — На меня ты достаточно нагляделась, займемся теперь тобой. Ты бы хотела сделать высокую прическу?

Щеки Флоры порозовели от удовольствия.

— А можно? Ах, этого мне бы хотелось больше всего на свете. В какой-то мере это вознаградило бы меня за необходимость сидеть в коляске. Но если я могу сделать высокую прическу, не слишком ли я повзрослею, чтобы носить розовый шарфик? И так ли уж необходимо надевать детское ожерелье из кораллов? Я бы предпочла бриллианты бабушки Тэймсон. Когда я стану достаточно взрослой, чтобы носить их?

— А как ты смотришь на то, чтобы пожить в настоящем времени? — лукаво спросила Лавиния. — Сделать «высокую прическу — достаточно серьезный шаг вперед.

Но когда Флора облачилась в накрахмаленное белое платье и ее зачесанные вверх волосы придали преждевременную зрелость ее узкому нежному личику и обнажили ее длинную шею, очень белую, стройную и юную, она сразу же ударилась в слезы.

— Какой в этом смысл, если я не могу ходить? Я думала, что к Рождеству буду ходить, но я не могу. Кто станет мной восхищаться, если я калека?

— Успокойся, родная моя, успокойся! И в самом деде никто не станет восхищаться, если лицо у тебя будет красным от слез. Прекрати сейчас же! Если ты перестанешь плакать, я слегка напудрю тебе нос своей рисовой пудрой.

Громадным усилием воли Флора остановила поток слез, но ее худенькая грудка все еще вздымалась от сдерживаемых рыданий. Она позволила Лавинии попудрить ее нос и выдавила из себя слабую улыбку.

— И все-таки это трагедия, мисс Херст.

— А знаешь, я думаю, мистер Буш не решился бы заговорить, если бы ты запросто разгуливала кругом, как все остальные. А так я уверена, что он будет сидеть рядом с тобой, пока все мы будем танцевать.

Флора, уже менее скорбная, начала приглаживать аккуратно уложенные на голове колечки волос, перевязанных ленточкой.

— Вы думаете, он заметит, что у меня волосы зачесаны наверх?

— Придется заключить, что у него очень плохо со зрением, если он этого не заметит.

— Как у дяди Тимоти, — Флора начала хихикать. Потом вдруг настроение ее вновь молниеносно переменилось — О, как бы мне хотелось, чтобы бабушка Тэймсон была здесь. Она могла бы нарядиться в свое бархатное лиловое платье и надеть все свои драгоценности. Она мне говорила, что любит балы. Она устраивала очень пышные вечера в своем палаццо в Венеции. Она говорила, что если бы погрузить в гондолу все драгоценности, которые были на ее гостях, та затонула бы. Зажигались тысячи свечей, а пол в бальном зале был из розового мрамора. И все-таки Винтервуд может быть столь же великолепным. Мне бы очень хотелось, чтобы она была здесь сегодня и могла его видеть.

Глава девятнадцатая