Виннету — вождь апачей. Текучая Вода

Он умер, как настоящий солдат, с оружием в руке. Битва была выиграна. Из пяти тысяч человек, составлявших испанское войско, едва уцелело полторы тысячи. Мексиканцы победили не только благодаря силе этой позиции и безумию врагов, но также благодаря своей ловкости и мужеству. А, может быть, такова была воля бога, который в своей всемогущей мудрости назначил этот день последним днем испанского владычества в Мексике.

Глава сорок вторая Преследование

Наступил следующий за битвой день. Было около двух часов пополудни. Около двадцати человек расположились на поляне, удаленной от Рио-Гранде-дель-Норте на десять-двенадцать миль, не более. Трое или четверо из них были одеты в костюм мексиканских охотников, другие казались лесными бродягами.

Большая часть их спала на траве у подножия деревьев, положив голову в тень, а ноги на солнце. Спутанные и готовые в путь лошади жевали маис, разложенный перед ними на шерстяных одеялах. Несколько часовых, опираясь на ружья, заботились об общей безопасности.

Немного в стороне держалась группа из четырех-пяти всадников, сидевших на бычьих шкурах. Это были хорошо знакомые граф Мельгоза, дон Аннибал де Сальднбар, дон Орелио Гутиеррец и канадец Лунный Свет.

Дон Аннибал, положив локти на колени и опустив голову на руки, казалось, был в глубоком горе. Граф печально смотрел на него. Канадец равнодушно курил свою индейскую трубку, бросая по временам сочувственный взгляд на владельца гасиенды. Что касается дона Орелио, то, небрежно прислонившись к стволу сумаха, скрестив на груди руки и вытянув ноги, он зевал, рискуя свернуть себе челюсти.

Теперь мы объясним читателю, каким образом эти лица очутились в таком удаленном месте. Для этого надо сделать несколько шагов назад и вернуться в ущелье, где только что решилась судьба Мексики.

Первые моменты после победы всегда полны для победителей радости и неистовства. Порядок и дисциплина отсутствуют. Люди обнимаются, поздравляют друг друга, бегают туда и сюда, смеются, поют, забывая все опасности и печальные обстоятельства борьбы. Потом, когда умы начинают успокаиваться, разум одерживает верх, приходят размышления и кровавые эпизоды битвы являются во всем их ужасе.

Генерал дон Пелажио Сандоваль, даровав прощение побежденным, обезоружил их и немедленно распорядился о перевозке раненых и погребении мертвых.

Из всех испанских солдат, вошедших в ущелье, ни одному не удалось бежать и сообщить в Когагуилу весть об этом страшном поражении. Мексиканцы потеряли сравнительно мало, хотя все-таки и их потери были значительными.

Мексиканский генерал хотел остановиться на поле битвы, и его войска расположились на равнине перед ущельем.

Было около девяти часов вечера. Бивачные огни образовали блестящий ореол вокруг лагеря. Солдаты пели и смеялись, передавая друг другу подробности битвы.

Генерал, удалившись в хижину из листьев, устроенную для него и увешанную внутри, благодаря стараниям солдат, знаменами, взятыми у неприятеля, беседовал с Оливье Клари. Канадец только что окончил рассказ, сильно волновавший его собеседника. Лицо последнего было бледно, брови нахмурены, и горячая слеза дрожала на ресницах.

— Бедный дон Аннибал, — сказал он, проводя рукой по глазам, — какое ужасное несчастье! Этот последний удар страшнее всех. Он не вынесет его!

— Тотчас после битвы, — продолжал охотник, — граф Мельгоза, который, как вы знаете, не принимал никакого участия в сражении и постоянно находился в арьергарде, пошел разыскивать его на баррикаду, где он так мужественно бился.

— Я это знаю. Он собственной рукой убил генерала Карденаса. Хорошо, что так случилось. Этот человек возбудил против себя столько ненависти, что если бы остался в живых, я, может быть, оказался бы не в силах спасти его, несмотря на свое горячее желание.

Минута для такого сообщения, какое хотел сделать граф дону Аннибалу, выбрана была удачно. Возбужденный битвой, опьяненный запахом пороха, он перенес это несчастье с большей выносливостью, чем можно было надеяться. Однако, удар был ужасен. Одну минуту опасались за его жизнь. Он катался по земле, как вырванный ураганом дуб, в течение нескольких минут бился в ужасных конвульсиях и едва не сошел с ума. К счастью, сама интенсивность кризиса спасла его. Он пришел в себя, поблагодарил меня и графа за знаки проявленного по отношении к нему участия, сел на лафет пушки и после нескольких спазм принялся плакать. Теперь он спокойнее. Вы это увидите: он хочет немедленно преследовать индейцев.

— Увы! Я боюсь, что его поиски окажутся бесплодными!.. Негодяй, изменивший ему, бежал. Знает он это?

— Нет еще.

— Что делать? К несчастью, я могу давать только пустые утешения. Эх! Но я понимаю! — он вскрикнул, ударяя себя по лбу, — это так, vive Cristo! Если дону Аннибалу не удастся спасти жену и несчастную дочь, он, по крайней мере, отыщет негодяев, похитивших их, и выместит на них свой справедливый гнев.

— Но, — заметил канадец, — каким образом? Я не понимаю вас, генерал. Тем более, что несчастье, как мне кажется, больше, чем мы предполагаем.