Виннету — вождь апачей. Текучая Вода

— О, мама! простите, но я слишком страдала.

Донна Эмилия отошла и заглянула в лицо дочери.

— Что это значит, сеньорита? — сказала она строго. — На что ты намекаешь?

Девушка спрятала голову на ее груди и залилась слезами.

— Диана! Диана! — сказала донна Эмилия с невыразимой грустью, прижимая ее к себе. — Ты готовишь нам обеим много горя.

— Мама! — пробормотала та с рыданием.

— Молчи, — остановила ее донна Эмилия, — не прибавляй ни слова, оно может причинить непоправимое несчастье. Я ничего не знаю и ничего не хочу знать. Перестань плакать и сядь со мной!

— Хорошо, мама! — отвечала дочь сдавленным голосом.

— Диана! — сказала донна Эмилия через минуту. Вспомни, что мы должны отомстить индейцам, так как они навлекли на нас много бед.

Эти слова произнесены были тоном, не допускающим возражения. Девушка затрепетала и опустила голову, не имея сил отвечать.

Мать посмотрела на нее с жалостью и любовью и, указывая на статую св. Девы, сказала:

— Молись той, которая выпила до дна горькую чашу страданий. Молись, дитя мое! Она сжалится над тобой и даст силы перенести горе.

Девушка медленно поднялась и направилась к капелле. Благоговейно преклонив колени перед статуей, она стала усердно молиться, а потом ушла в спальню.

Вечером донна Эмилия имела довольно продолжительный разговор с отцом Пелажио. Этот разговор, не приводимый нами, успокоительно подействовал на жену владельца гасиенды. Перед сном она с материнской нежностью поцеловала бледный лоб дочери, проговорив вполголоса:

— Надейся!

Девушка затрепетала во сне, и неопределенная улыбка показалась на ее розовых губах.

Глава пятнадцатая Вылазка

Во всей испанской Америке вследствие страшной дневной жары вошло в привычку, по нашему мнению, очень мудрую, путешествовать только утром и вечером, т. е. с восходом солнца — часов до одиннадцати с половиной и с пяти часов вечера — до полночи. В такое время путешествия совершаются с меньшей усталостью как для людей, так и для животных.

К десяти часам вечера кроме бивачных огней пеонов, расположенных в саду и на дворе, все погасло вокруг гасиенды. Глубокая тишина охватила это жилище, где, однако, находилось более тысячи человек, а вокруг еще больше.

Все спали, за исключением нескольких неподвижных часовых, черные силуэты которых вырисовывались при трепетном свете луны.

Спокойствие звездной ночи нарушалось только неясным рокотом, который даже в пустыне не угасает совершенно: это постоянно движущаяся волна жизни.

Иногда отдаленное рычание или полузаглушенное расстоянием тявканье показывало, что дикие звери вышли из своих бесчисленных берлог и блуждали по лесу в поисках пищи.

Вдруг с той стороны, где стены крепости были наиболее высоки и отвесно возвышались над бездной, полуоткрылась осторожно и без всякого шума дверь.

По своему положению над пропастью эта дверь не была на виду У часовых, и три личности, проскользнувшие из нее одна за другой, не рисковали быть замеченными.

Эти личности, по-видимому, хорошо знавшие опасный путь, который был избран ими, старательно закрыли за собой дверь и, цепляясь за встречавшиеся неровности, как будто нарочно сделанные для облегчения спуска, углубились в пропасть, иногда только останавливаясь, чтобы перевести дыхание или бросить пытливый взгляд кругом.

Спуск был долог, потому что он происходил не по прямой линии, а сильно отклонялся влево. Наконец, отважные авантюристы достигли благополучно дна пропасти и могли отдохнуть несколько минут на берегу ручья, тихо катившегося у их ног.

Почти против того места, где храбрые путешественники достигли дна бездны, открывалось зияющее отверстие естественной пещеры. Бросив последний взгляд наверх и убедившись, что никто не заметил их выхода и что прежняя тишина царила в гасиенде, они скрылись в гроте.

Тогда человек, шедший последним, снял с себя плащ и в виде занавески повесил его перед входом в то время, как один из его товарищей вынул огниво и зажег факел из ocote, запас которого в глубине пещеры был велик.

При свете факела часовой, стоявший в будке, мог бы легко узнать этих трех людей, которые были никто иные, как донна Эмилия, ее дочь и дон Мельхиор.

Когда донна Эмилия, державшая факел, настолько удалилась, что свет не мог быть замечен снаружи, дон Мельхиор взял свой плащ и также удалился.

Б гроте было столько поворотов, что новичок непременно бы затерялся среди них.

После двенадцатиминутной ходьбы наши искатели приключений дошли до подобия залы, от которой отходило звездообразно шесть подземных галерей, шедших в противоположные стороны и, вероятно, на большие расстояния.

В этой обширной зале находилось несколько equipales, грубо высеченных топором, хороший стол и нечто вроде ружейных козел, где помещалось всевозможное оружие, как-то: копья, мечи, сабли, пистолеты и ружья, сумки с пулями из кожи тапира и бизона и рога с порохом.

Три лошади с тонкими ногами и живыми глазами лежали на толстой подстилке и бодро жевали свой запас корма.

При виде своих хозяев они испустили радостное ржание и встали, как бы выражая этим свое нетерпеливое желание выбраться из темной конюшни.