Вилы

Он проиграл. Хотя вовсе не потому, что казачья держава – химера. Победить можно и с химерой, была бы сила. А сила порождается суммой разных сообществ России, разных миров. Были казачий, рабочий, крестьянский миры. Были миры инородцев – татар, башкир, черемисов, чувашей, эрзи, калмыков, «саксонов». Были миры маргиналов – раскольников, нагайбаков, кряшен. Чтобы обрести силу, необходимую для победы, надо объединить эти миры общей ценностью.

Пугачёв яростно искал общую ценность для разных идентичностей России. Он думал, что возможность жить по идентичности и есть эта общая ценность. Но идентичности только разъединяли. А объединяла, увы, только идея империи, которая вне любой идентичности.

Былые мятежники определились: они уходят на Яик. Пугачёв возвращал казаков туда, откуда взял. Только так он мог избежать предательства. О заговоре он догадался, когда в последнем бою промолчали его пушки.

Идти на Яик от Богдо через гибельные Рын-пески было немыслимо. Беглецы решили выйти на дорогу. Они вернулись к Волге и, скрываясь, по левому берегу поднялись вверх до станицы, стоящей напротив Камышина. Здесь они раздобыли провиант и телеги, потому что даже Софья Пугачёва ехала верхом. Дальше тракт уводил на восток к Яику вдоль северного края солёного озера Эльтон. Белые солевые поля побережья растаяли в мареве за правым плечом. Впереди лежали реки Узени – Малый и Большой. Круг бунта замыкался. Опять Узени, опять яицкие казаки, и опять Емельян в их власти…

Река Большой Узень в селе Александров-Гай

Отряд форсировал Малый Узень и остановился на берегу Большого Узеня. Разведчик перебрался на левую сторону реки и закричал, что видит скит с бахчой. Емельян решил тоже сплавать за арбузами. В охрану ему вызвались казаки из числа заговорщиков. Пугачёв их не заподозрил – иначе бы и не доверился. Основной отряд и надёжный Кинзя остались на правом берегу Большого Узеня. На этих берегах – на правом и на левом – сейчас стоит село Александров-Гай.

Пугачёв и заговорщики переплыли реку, держа коней в поводу, вылезли на отмель, залезли в сёдла… Тропка до бахчи была протоптана в камышах. Двигались без спешки. И вдруг казак Федульев завопил: «Хватай Емелю!». Казак Бурнов, ехавший рядом с Пугачёвым, прыгнул на Емельяна и выбил из седла. Емельян упал, выронив саблю. Несколько казаков рухнули на него сверху, но Пугачёв расшвырял их, вырвался, взлетел на коня и поскакал вглубь камышей, надеясь укрыться. Казаки помчались на перехват. Они догнали Пугачёва, опять вышибли из седла на землю и связали.

Заговорщики побоялись возвращаться к своему отряду. Тем, кто остался на правом берегу Большого Узеня, они через реку прокричали, что связали Емельяна и повезут его в Яицкий городок, что бунт окончен, и они едут сдаваться, кто хочет – нехай догоняет. И многие из отряда потом догнали изменников. Но не все. Не предав друга, исчез в степях Кинзя Арсланов.

Пространства между нижней Волгой и нижним Яиком фантастичны, как на Венере. Почти пустыни, они всегда были обитаемы. Здесь над такырами мерцают призраки былых государств: Хазарского Каганата и Ногайской Орды, Астраханского ханства татар и Торгоутского ханства калмыков, Букеевской Орды казахов… И всем им заунывно поёт ветрами священная гора Большой Богдо

Империя не обманет тех, кто обманул Пугачёва. Их не казнят, а лишь сошлют в Прибалтику, и они тихо доживут свой век, кому сколько суждено.

По осенним степям Общего Сырта от Узеня к Яику бывшие мятежники везли обречённого Емельяна Пугачёва. Его не связывали, а держали в плену по-степному, по-казачьи: сажали только на усталых лошадей. На изнурённой лошади никуда не ускачешь, а пешком по степи не ходят.

14 сентября 1774 года на Бударинский форпост въехала толпа бородатых и оборванных казаков. Вместе с ними, точно равен им и свободен, в седле ехал и Емельян. Дозору заговорщики сказали, что Пугачёв ими «пойман и ведётца». А Емельян молча смотрел, как по небу над Яиком улетают на юг вольные птицы.

Дознание

В Яицком городке Пугачёва допрашивал чиновник секретной комиссии капитан-поручик Савва Маврин. Поначалу он относился к Пугачёву как к выродку, а потом вслушался в слова Пугачёва – и был поражён. Он написал Екатерине донесение, где сказал напрямую, что в бунте виноват вовсе не Пугачёв, а дворяне. Маврин первым увидел в пугачёвщине ту тропку, по которой до конца первым пройдёт Пушкин.