Виллет

Поскольку мадам Бек действительно твердо решила меня заполучить; поскольку прежний учитель давно не устраивал ее отсутствием пунктуальности и небрежностью преподавания; поскольку, в отличие от меня, она не страдала отсутствием решимости и практичности, без дальнейших возражений заставила отложить наперсток и иглу, взяла за руку и повела вниз. Оказавшись в большом квадратном холле между жилым домом и пансионатом, мадам Бек остановилась, выпустила мою ладонь, повернулась и пристально посмотрела в лицо. Я пылала и дрожала с головы до ног, боюсь, даже плакала. В действительности предстоящие трудности оказались вовсе не воображаемыми, а очень даже реальными. Одна из главных проблем заключалась в полной беспомощности перед методами, посредством которых мне предстояло преподавать. Приехав в Виллет, я сразу занялась изучением французского: днем усердно практиковалась, а по вечерам каждую свободную минуту постигала теорию – пока правила позволяли пользоваться свечами, однако до сих пор не считала, что способна свободно и правильно говорить.

– Dîtes donc, – сурово заявила мадам, – vous sentez vous réellement trop faible?[23]

Можно было бы ответить «да», вернуться в детскую и провести там остаток дней, покрываясь плесенью, однако, взглянув на мадам Бек, я увидела в выражении ее лица нечто такое, из-за чего изменила свое решение. В этот миг она предстала не столько в женском, сколько в мужском обличье. Во всех чертах сквозила сила особого свойства, и эта сила казалась чуждой, поскольку пробуждала не сочувствие, не понимание и не повиновение. Я стояла, не чувствуя себя ни успокоенной, ни побежденной, ни подавленной. Казалось, мне брошен мощный вызов противостоящего дара, и я внезапно ощутила постыдность собственной неуверенности, малодушие отказа от честолюбивых стремлений.

– Куда пойдете – назад или вперед? – спросила мадам Бек, сначала указав на маленькую дверь жилого помещения, а потом на великолепный двустворчатый портал школы.

– En avant[24], – пробормотала я.

– Но, – настойчиво продолжила она, охлаждаясь по мере того, как я распалялась, и сверля жестким взглядом, в неприязни которого я черпала силу и уверенность, – сможете ли преодолеть волнение и предстать перед классом?

Произнося эти слова, она презрительно хмыкнула: нервная возбудимость не соответствовала вкусу мадам Бек.

– Взволнована не больше, чем этот камень, – топнула я по плитке пола и добавила, глядя ей прямо в глаза:

– Bon![25] Но позвольте предупредить, что вас ждут не спокойные, благообразные английские девочки. Ce sont des Labassecouriennes, rondes, frances, brusques, et tant soit peu rebelles[26].

– Знаю, как знаю и то, что, хотя с первого дня упорно учу французский язык, говорю все еще неуверенно и с явными ошибками, чтобы заслужить их уважение, а потому неминуемо стану мишенью для презрения со стороны даже самых невежественных учениц. И тем не менее урок провести готова.

– Имейте в виду: девочки не жалуют робких преподавателей, – предупредила мадам.

– Мне известно и это. Слышала, как они взбунтовались против мисс Тернер.

Эту бедную одинокую учительницу, чью историю я знала, мадам Бек с легкостью наняла и с такой же легкостью уволила.

– C’est vrai[27], – холодно подтвердила мадам Бек. – Мисс Тернер владела вниманием класса не лучше, чем это удалось бы служанке с кухни. Держалась неуверенно, не обладала ни тактом, ни интеллектом, ни решительностью, ни достоинством. Она совсем не годилась для моих девочек.

Я не ответила – лишь молча шагнула к закрытой двери школы.

– Не ждите помощи ни от меня, ни от кого-то еще, – напутствовала мадам. – Обращение за поддержкой сразу выявит ваше несоответствие требованиям.

Я открыла дверь, вежливо пропустила ее вперед и вошла следом. За дверью располагались три большие классные комнаты. Отведенная второму отделению – та, где мне предстояло провести урок, – превосходила остальные две и вмещала самую многочисленную, самую беспокойную, самую неуправляемую публику. Впоследствии, лучше узнав обстановку, я порой думала (если подобное сравнение возможно), что тихое, воспитанное, скромное первое отделение соотносилось с шумным, необузданным, бурным вторым примерно так же, как британская палата лордов – с палатой общин.

С первого же взгляда стало ясно, что многие ученицы уже не девочки, а скорее молодые женщины. Я уже знала, что некоторые принадлежат к знатным семействам Лабаскура, и не сомневалась, что большинство не имеют ни малейшего понятия о моем положении в доме мадам Бек. Взойдя на подиум (низкую платформу, возвышающуюся над полом на одну ступеньку), где стояли стол и стул для учителя, я увидела перед собой ряд глаз и лбов, обещавших штормовую погоду: глаз, полных дерзкого огня, и лбов, жестких как мрамор и, подобно мрамору, неспособных краснеть. Континентальное представление о женщине не имеет ничего общего с островным: в Англии я никогда не видела таких глаз и лбов. Мадам Бек представила меня одной короткой холодной фразой и выплыла из комнаты, оставив наедине со славой.