Вильямс

В других своих работах Костычев пришел к выводу, что хорошая структура почвы является главнейшим условием высокого ее плодородия. «Комковатое строение пахотного слоя и в особенности верхнего слоя пашни, — писал Костычев, — наиболее благоприятно для сохранения в почве влажности и для усиления плодородия почвы вообще»: Выдающийся русский исследователь сразу пошел Дальше Вольни и других зарубежных ученых, полагая, что структура почвы влияет не только на ее влажность и воздушный режим, но и на пищевой режим, а значит, и плодородие почвы в целом.

Костычев в результате своих полевых наблюдений и экспериментов установил, что структурная почва не только хорошо «собирает» влагу, но и бережно ее хранит, затрудняя ее бесполезный уход обратно в атмосферу.

Много путешествуя по России, особенно по ее черноземной полосе, ученый установил, что хорошей структурой обладают «нови», то-есть земли, недавно распаханные. В почве же, которая много лет подряд обрабатывается, структура распыляется, делается непрочной, и плодородие такой почвы резко снижается.

В отличие от западноевропейских «агрофизиков» Костычев прекрасно понимал, что одними механическими приемами, то-есть обработкой, как бы хороша она ни была, нельзя коренным образом помочь восстановлению утраченной почвенной структуры. Костычеву принадлежит честь установления тех природных условий, которые воссоздают структуру почвы, возвращают ей утраченное плодородие. Он заметил, что на «залежах», или «перелогах», иначе говоря, на землях, оставляемых на длительный отдых, структура медленно, на протяжении примерно двух десятилетий, восстанавливается, потому что на залежах постепенно восстанавливается группа растений, которая наблюдается и на новях.

В отличие от Вольни Костычев подошел к этому явлению с учетом того огромного влияния, которое оказывает биологический фактор на все свойства почвы.

Хорошая структура новей объясняется воздействием на почву многолетних злаковых растений.

Изучив влияние растительных формаций на развитие почвы, Костычев сделал на основе своих теоретических исследований важнейшие практические выводы и предложил ускорять восстановление структуры на залежах путем подсева злаковых трав. Он также советовал вводить кормовые многолетние травы в севооборот.

В своей книге «Возделывание важнейших кормовых трав», изданной в 1886 году, то-есть за несколько лет до поездки Вильямса за границу, Костычев писал, что «введение кормовых трав в севооборот… представляет коренное улучшение хозяйства», что «действие кормовых трав на почву совсем не ограничивается тем, что при лучшем кормлении скота получается больше навоза для удобрения полей; кормовые травы уже до скармливания скоту улучшают почву в значительной степени».

Ученый подчеркивал, что у нас в России попытки разведения кормовых трав на полях «начаты уже очень давно, но все эти начинания при крепостном праве не могли иметь серьезного значения».

Костычев доказывал, что травосеяние возможно и выгодно не только в лесной и центрально-черноземных областях, но и в засушливых районах нашего степного Юга. Это обосновано многими успешными опытами русских агрономов, которыми, по словам Костычева, «выработаны были приемы, подходящие к русским условиям, и в деле разведения кормовых трав, как и во многом другом, мы можем теперь основываться на своих, а не на заграничных исследованиях».

Проведенный Костычевым анализ процессов, протекающих в перелоге и приводящих к обращению выпаханной полевой почвы вновь в состояние целинной степи, Вильямс назвал «блестящим классическим анализом».

Таким образом, учение Костычева о почвенной структуре, ее значении и методах восстановления по своей широте и обоснованности не могло итти ни в какое сравнение с механистическими и односторонними представлениями о строении почвы немецких агрофизиков.

С новейшими взглядами русских ученых в области почвоведения и агрономии, прежде всего с взглядами Костычева и Докучаева, Вильямс и знакомил своих немецких коллег.

Работая в лаборатории Вольни, Вильямс систематически готовился к своей будущей научной и педагогической деятельности на родине. Он разрабатывал программу того курса общего земледелия и почвоведения, который он собирался читать по возвращении в Москву студентам Петровки. Он изложил программу своего курса на шестидесяти страницах большого формата и отправил ее из Мюнхена в Петровскую академию в качестве отчета за очередное полугодие своей заграничной командировки. Он надеялся, что к моменту его возвращения в Москву программа эта будет уже утверждена и он сможет начать чтение лекций.