Виктория

Старуха, тощая, чернолицая от старости, как стены дома, с гармошкой морщин и заметным пушком над верхней губой, пахнущая ветхим трухлявым деревом, посмотрела на Вику и вдруг быстро скороговоркой стала объяснять.

— На утесе, вона там, а как же, знаменитый Успенский монастырь, туда до революции со всего Кавказа и аж с Дона православные сходилися. Помню, был там настоятелем святой Филарет, лечил людей, люди к нему месяцами ждали черед. А он, батюшка, ласково посмотрит, с добрым сердцем выслушает, говорит, иди, матушка, домой, молись, все тебе воздастся. Сам Господь Бог через него чудеса творил, Филаретом его звали. Он и схоронен там, в пещерах.

Вика напрягла слух до боли в скулах, впилась в бабушку Оношенко глазами.

— А где же это?

— Не время сейчас к чудотворцу ходить, хотя оно то и надо ба.

Вика присела на корточки возле старушки, положила ей ладони на колени.

— Ишь черноглазая, твоя что ля, Санек?

Саша Оношенко смутился, сказал, что Вика его одноклассница, а Ренат Лавочкин ревниво следил за тем, как двигаются его влажные яркие губы.

— Бабушка, а ходы те можно найти? Вы сами там были?

— Ходили. Я-то перед революцией, в ампиралистическую, замуж вышла. Так ходила просить, чтобы мужа маво не убило на фронте. Тяжелая я была.

Бабушка Оношенко гладила руки Вики, похлопывала по ним.

— Помогла могилка старца Филарета. Заходили мы, помнится, через лаз, что на верхнем тракте.

— Это какой же такой верхний тракт?

— Что на село Верховье ведет. Там нонча лекарня.

Тут Вика уж и сама вспомнила, что видела — видела! она этот вход в пещеры.

— Знаю, знаю, где это! — уверенно сказала она, — Так что же, бабушка, от того хода можно и в сам монастырь пробиться?

— Не знаю, милок, не знаю. Мы-то пробивалися.

Павел Павлович лежал в овраге лицом к дороге, смешно высовывая голову.

Вика ползала по поляне, ухабами сходившей вниз, стараясь найти ту яму, в которую попала, убегая от фашистов. Парни искали в другой стороне.

Вот он, лаз: черный пахнущий черноземом вход, словно львиной гривой обрамленный сухой травой и корневищами.

Не дожидаясь Павла Павловича и ребят, Вика нацепила платок, нагнулась и палкой нащупала: ступени. Она присела и спустила ногу. Оказавшись внутри, она зажгла спичку. К ее удивлению, стены здесь были не земляные, а серые, похожие на цемент. То ли это побеленный песок, то ли белая глина. Сверху, с потолка свисали тонюсенькие корни трав. Мороз по коже пробегал от одиночества, вот она смогла встать в полный рост, зажгла свечу, предусмотрительно взятую из дома Оношенко, пошла вперед. Впереди и позади стояла непроглядная мгла.

Наверху все притихли: по дороге проезжали мотоциклисты. Павел Павлович понял, что те сбоку могли его заметить, овраг выходил прямо на боковой вид. Но немцы проехали, не обратив внимания на рыжий холм и прячущихся в его листве людей.

— Вичка! — позвал Ренат, — Вичка, ты где?

Но Вика не слышала, она была в этот миг как раз под ним, на глубине метров двадцати. Она шла по жесткому сухому полу, ледяной воздух обдавал ее дыханием потустороннего мира.

Пока ход был прямой, однолинейный, Вика представляла куда он ведет ее, что сейчас там над ней, и убеждалась в том, что ход соединяет эту часть холма с монастырем. Ей пришлось несколько раз спуститься по земляным ступеням, она оказывалась на просторных площадках и спускалась дальше, попадая снова в коридор. Вскоре пошли ответвления, кельи — она просовывала в темные проемы свечу, в шарообразных маленьких помещениях виднелись земляные нары. Пахло влажным гипсом, все кругом было пусто и жутко.

Страшнее было в узких простенках, чем нежели в больших сводах подземных ходов. Спустя длительный промежуток времени, сколько его прошло, она не понимала, ход неожиданно повел ее наверх. Она уже окоченела, голени ее и лодыжки в беленьких носках покрылись мурашками и не чувствовали прикосновения. Вика по ступеням поднялась вверх и обнаружила перед собой стену и дверь в ней. Дверь была деревянная, сквозь щели пробивался белый яркий свет и теплые струйки воздуха.

Она попыталась открыть ее, но дверь от легкого прикосновения подалась и стала падать на Вику. Оступившись, она сначала упала навзничь и покатилась по ступеням в темноту, дверь, догоняя ее, больно билась о ее бока.

Все кругом осветилось. Когда она подняла окровавленную голову, она увидела только небо. Ей показалось, что она на вершине самой невероятной по высоте горы, и обратного пути нет.

Разодраны были не только туфли, платье и косынка, но и ее коленки, из губы хлестала кровь.

Она вспомнила, что не встретила по дороге могилы чудотворца Филарета, иначе бы он помог ей найти подход к собору. Тихо ступая, она поднялась к отверстию, легла, высунула свои косички, подстегнутые ленточками к своему основанию, наружу и застыла от восторга и жути.