Читаем Виктор Вавич полностью

<p>Варвара Андреевна</p>

ВАВИЧ начистил ботфорты, натер суконкой. День был ясный, и солнце с неба щурилось пристально на землю. И ласковым блеском плескалось солнце по тонким голенищам. Он шел первый раз в участок, шел представляться приставу. Покачивалась шашка на боку, полоскалась в солнце. Вавич выступал по тротуару и украдкой косился на стекла витрин. И чем больше Виктор взглядывал, тем пружинистей и элегантней шагал. Поворачивался боком, пропускал дам и приподнимал правую руку - не то козырнуть, не то бережно поддержать. Городовые отдавали честь. Виктор деловито принимал, и белая перчатка прикасалась к козырьку. Виктор плыл и плыл, торжественная походка сама несла.

Как рукой, мягко и зыбко подгребала панель подошва, и тротуар упруго уходил назад. Виктор пересек Соборную площадь, чуть запылились ботфорты.

Молча, не рядясь, ступил на подножку пролетки. Извозчик обернулся.

- Куда прикажете?

Виктор, не глядя в лицо, внушительно сказал:

- В Петропавловский.

"Очень, очень натурально вышло", - подумал Виктор.

Очень трясло, но очень лихо подпрыгивали на плечах погоны. Виктор выставил вперед левую ногу, правую подобрал назад, правым кулаком он уперся в сиденье. Когда въехали в Слободку, Виктор почуял, что уж близко, близко.

"Господи, благослови! - молился вдуше Виктор. - Господи, ради Грунюшки моей, помоги, Господи". Хотелось перекреститься. Он с радостью закрестился на Петропавловскую церковь.

А вот, вот он, участок. Городовой ходит у закрытых ворот. Каланча. И вот вывеска:

УПРАВЛЕНИЕ ПЕТРОПАВЛОВСКОГО ПОЛИЦЕЙСКОГО УЧАСТКА

"Не очень ли франтом?" - схватился Виктор. Он поднимался по потрепанной, обшарканной деревянной лестнице. Визгнул блок в дверях. Виктор шагнул, и грубо брякнула сзади дверь.

И сразу запах, кислый запах загаженного пола, прелой бумаги и грязной человечины ударил в лицо. Грузный городовой у дверей потянул руку к козырьку и, насупясь, глянул на Виктора.

Виктор быстро закивал ему головой и махнул белой перчаткой - Виктор искал глазами старшего.

Барьер шел поперек комнаты, липкий, захватанный. Какой-то люд толпился и тихо шушукал у барьера, все без шапок, а из-за барьера над ними торчала старая, обтрепанная полицейская фуражка и хриплый бас покрикивал:

- Не могу, не просите. Да не морочьте мне голову. Ну вас! Извозчик все приглаживал волосы, вставал на цыпочки и через головы охал:

- Дозвольте ехать, за что страдаю?

- Ты почему ж не за решеткой? - крикнул из-за барьера надзиратель. Все примолкли и глядели на извозчика, глядели строго, помогали квартальному. Расступились. И тут Вавич увидал надзирателя: опухлую физиономию, свислые седые усы, потертый, засаленный казакин. Надзиратель мимо извозчика уставился на Вавича и вдруг заулыбался: - Вам господина пристава, наверно?

- Мне идтить? - шагнул извозчик и прижал шапку к груди.

- Пошел вон! - буркнул квартальный и улыбчатым голосом обратился к Виктору: - Пройдите налево в кабинет, - и сделал выгнутой ладонью дугу влево.

- Идтить, значит?

- Иди, ступай, дурак, - зашипело кругом.

- Проводи! - крикнул квартальный городовому.

Виктор шаркнул и козырнул. Все обернулись и проводили Виктора глазами до двери.

Виктор прошел канцелярию, - те же вонь и дым, дым. Папиросный едкий дым щипал глаза. Виктор не глядел по сторонам: впереди на матовом стекле черным было написано:

КАБИНЕТ ПРИСТАВА

Городовой присел, придержав шашку, и глянул в замок.

- Стучите! - шепотом сказал он Вавичу. Вавич постучал, и заколотилось сердце. Сейчас услышит главный голос - и вот, какой он будет? "Вдруг сразу злой, ругательный. Наверно, ругательный, - решил наскоро Виктор. - Сейчас рявкнет". И тотчас услыхал:

- Войдите, кто там? - голос ясный, округлый и спокойный.

Виктор распахнул дверь и шагнул с левой ноги. Шагнул верно и мягко и плотно пристукнул правую пятку. Он сразу вдвинулся в комнату и с рукой у козырька замер перед столом. Стол стоял против двери, и там за столом, с толстенным мундштуком в усах, сидел большой, грузный старик. Он секунду глядел, подняв брови, на Виктора.

- Честь имею явиться, - начал Виктор военным голосом. И старик встал и вынул мундштук изо рта. - Честь имею явиться; по распоряжению его высокоблагородия господина полицмейстера прибыл в распоряжение вашего высокоблагородия.

Старик улыбнулся.

- Фу! Даже напугал!.. Вавич? Господин Вавич?

- Так точно, Виктор Вавич, - отчеканил Виктор и все не отпускал руку от козырька. Это он твердо знал и верил, что не сфальшивит.

- Очень, очень рад, - и старик протянул руку. - Николай Аркадьич прислали?

Виктор снял фуражку, махом сдернул с правой руки перчатку и, пожимая пухлую руку пристава, шаркнул, - и вышло громко, как на бильярде.

- Присаживайтесь, - пристав вставил мундштук в рот. - Курите?

- Так точно, - кивнул Виктор.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза