Читаем Виктор Вавич полностью

Вавич небрежно бросил взглядом и снова в окошко.

- Тут прибежал один исправник из -ского уезда, прямо в свитке в мужицкой, - совсем шепотом сказал Глушков, - в шапке бараньей, такое, говорит, у них...

- Стой! - вдруг крикнул Воронин. - Герасименко, сходи, проверь у ворот и туда... на углу. Городовой вышел.

- При ком говоришь! - повернулся Воронин к Глушкову, и Вавич увидел, что уж не мятой подушкой глядит лицо у Воронина, а булыжниками пошло, и глаза прицелились из-за серых скул. - Балда! - крикнул Воронин. Глушков вытянул всю шею из воротника, повернул голову, и вздрагивала фуражка. - С исправником с твоим, с дураком. Страхи распускать!

- Он... ей-богу... - запинался Глушков, - ей-богу, удрал. Верно: дурак.

- И кто болтает, тоже! - притопнул ногой Воронин.

- Ну, когда, - говорил Глушков и поворачивался ко всем, - когда... прямо весь народ перебунтовался, жгут и бьют. Все стражники эти... уездные... Одним словом, урядники, кто куда. А те в дреколья. И на город, говорят, пойдем. И прут, говорит, прут, прямо...

Воронин вскочил со стула и хлопнул с размаху Глушкова по лицу. Глушков повалился вместе со стулом, уцепился за барьер.

- Вон! - крикнул Воронин. - Вон, сволоч��! Свистун! Паршивец!

Глушков быстро прошел в дверь.

Воронин стоял, дышал на всю дежурную, ворочал глазами по лицам. Вавич стоял, сдвинул брови - строго, серьезно глядел в лицо Воронину.

- К чертовой суке-бабушке! - Воронин всем духом плюнул перед собою и вышел в двери. Дверь с размаху хлопнула как выстрел и дрожала, тряслась.

Виктор прошел мимо барьера. Надзиратели провожали его глазами. Все молчали. Виктор ходил из канцелярии в дежурную и назад, заложил за борт руку. Часы в канцелярии пробили пять. Вернулся городовой, стал у дверей.

- Ну что? - спросил тихо Виктор.

- По местам усе... И стрельба на манер больше от Слободки... Редкая совсем.

- Редкая? - и Виктор сделал деловое лицо и дернул дверь.

- А дежурный кто же? - в голос спросили оба надзирателя.

- Я ведь уж не здешний, - сказал Виктор спокойной нотой. - Я ведь, собственно, в Соборном. - Он еще глядел, как подняли они брови, вскинули головами, и повернулся в дверь.

Виктор вышел на крыльцо, постоял - оправлял портупею и не спеша спустился со ступенек. Размеренным шагом пошел по панели в тень улицы. Отошел квартал. "В Соборный, что ли? Сеньковского вызвать?" - помотал головой и быстро зашагал по пустой улице. Стекла мутно отсвечивали в домах и будто тайком провожали глазами Виктора.

- Наплевать! Наплевать! - шептал Виктор. Он завернул за угол, вот сейчас маленькое крылечко - номера. Виктор дробно тыкал в кнопку, в звонок. И сейчас же замелькал, зашмыгал свет стеклом двери. Заспанная рожа секунду присматривалась, и заторопился, завертелся ключ. "Пожалуйте-с!" - и глядит испуганно, ждет. Виктор выдержал секунду, обмерил взглядом.

- Швейцар?

- Так точно! - и лампа подрагивает в руке.

- Без прописки не пускаешь? Смотри! Да, "никак нет", а потом... А ну, давай номер! Без клопов мне, гляди.

Швейцар, в пальто поверх белья, схватил с доски ключ.

- Пройдемте-с.

Две свечи разгорались на крашеном трюмо. Швейцар побежал за бельем. Виктор глянул на себя в зеркало - бочком поглядел. "Недаром струсил - есть что-то", - и еще нажал глазом искоса. Подошел ближе. Попробовал рукой подбородок. Швейцар заправлял подушку в свежую наволочку.

- Разбудишь завтра в девять. Цирюльник когда открыв��ет? В десятом? Ну, проваливай.

- Барышню не прислать? - шепотом спросил швейцар.

- С барышнями тут, дурак! Проваливай, марш!

Виктор стал раздеваться. Полез в шинель: в кармане браунинг, положить под подушку - черт ведь их знает! - и вдруг бумажка: "Ах да! Грунина".

Виктор, нахмуренный, с приоткрытым ртом подошел к свече.

"Витенька, страх боюсь, пришли весточку с городовым". Карандашом синим, наспех. Виктор скомкал в шарик бумажку, швырнул в сухую чернильницу на столе. Завернулся в одеяло, с силой дунул в свечку. Через минуту встал, нашарил спички, - и пока разгоралась свеча, подбежал к столу, достал из чернильницы комочек и босиком прошлепал к вешалке - сунул в шинель.

"И тревожить не к чему - спит уж, поди. Какие тут весточки? Шестой час! А в двенадцать быть - это все равно как приказ".

Виктор повернулся на бок, натянул на голову одеяло. "Зубки! Мало что зубки, а, может быть, просто дело. Насчет Соборного и еще там черт знает чего... тайного даже..." - Виктор нахмурил брови и зажал глаза.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза