Читаем Виктор Вавич полностью

- Не рано? Ведь тут через площадь всего, - спросил тугим голосом серый старик в очках и сейчас же достал платок, cтал сморкаться старательно. Многие полезли за часами, подносили к лампам.

- Я предлагаю, - общественным голосом начал Тиктин, но в это время часы на Думе ударили железным стуком.

- Неудобно опаздывать, господа, - упрекающим тоном сказал голова, легким говором, будто шли с визитом.

- Идем! - ударил голосом Тиктин и рванул дверь.

Он шагал впереди. Городской голова, семеня, нагнал его.

- Мы тут посовещались, - он наклонился к самому уху Тиктина, - вас тут все ждали, говорить постановили мне

Андрей Степанович мрачно и решительно кивнул головой.

- Формулировку и кратко вполне, - продолжал голова и заглянул в лицо Тиктину, - кратко, но с достоинством и твердо.

- Ну, формулировка, формулировка? - и Андрей Степанович шагал все быстрее.

- Разойдитесь, господа, - вдруг услыхал он сзади.

Городской голова круто повернулся и бегом поспешил назад. Андрей Степанович остановился, глядел вслед. Он разглядел около темной кучки гласных серую шинель. Медленно ступая, Тиктин приближался на гомон голосов.

- А все равно, куда угодно, что за хождения... толпой! - кричал квартальный.

- Я городской голова.

И городской голова быстро расстегивал пальто, откуда засветлела цепь.

- А я еще раз прошу, - крикнул квартальный в лицо голове, - не вмешивайтесь в распоряжения полиции.

- Ваша фамилия! - крикнул Тиктин и вплотную надвинулся на квартального. В темноте вблизи Тиктин узнал - тот самый, что обыскивал, и Тиктин нахмуренными глазами уперся ему в лицо.

- Никаких фамилий, а разойдись по два! - квартальный обернулся к кучке гласных. - Проходи по два!

Трое городовых напирали, разделяли, выставляли черные твердые рукава.

- Сполняйте распоряженье, - говорил городовой, оттирал Андрея Степановича, - а то усех в участок.

- Господа, надо подчиниться, - громко сказал голова. - Раз такой порядок...

Уже три пары спешно шагали через площадь. На той стороне через дождь ярко светили двери дворца командующего войсками. Городской голова подхватил под руку Андрея Степановича.

- Фамилию ему надо, - услыхал вдогонку Андрей Степанович, - на дуель, что ли, вызвать.

Андрей Степанович резко повернулся; городской голова что есть силы прижал его руку, тянул вперед.

- Да бросьте, бросьте!

- Болван! - крикнул Тиктин на всю площадь. Спешные шаги послышались из темноты. Тиктин упирался, но городской голова почти бегом тащил его через площадь. Вот два часовых у будок, жандарм распахнул дверь. Короткий свисток остался за дверью.

Чинный ковер на мраморных ступеньках; тихо шептались гласные у вешалки, учтиво позвякивали шпоры; полевые жандармы вежливо снимали пальто, брали из рук шляпы, зонты.

Канделябры горели полным светом. Белая лестница упиралась в огромное зеркало и расходилась тонно на два марша, как руки в пригласительном жесте.

Старик-лакей в ливрейном фраке стоял перед зеркалом и беглым взглядом смотрел сверху на сюртуки.

- Доложить, что из городской Думы! - произнес вверх жандарм.

Лакей, не спеша, повернулся. Гласные оправляли сюртуки, лазили в карманы и ничего не вынимали. Как будто пробуя походку, подходили боком к зеркалу, проводили по волосам. Андрей Степанович смело шагал из конца в конец по мраморным плиткам, он глядел в пол, сосредоточенно нахмурясь.

Жандармы недвижно стояли на своих местах вдоль стен вестибюля.

Так прошло пять минут.

Старик уж перестал протирать платком очки. Он последний раз, прищурясь, просмотрел стекла на свет. Лакей не возвращался.

- А как же, голубчик, у вас электричество? - вполголоса спросил жандарма голова.

Жандарм шептал, никто не слышал ответа, городской голова одобрительно кивал головой.

- Ого, ну да, своя военная станция, резонно, резонно. Гласные потихоньку обступили городского голову.

- Ну да, - слышно говорил голова, - совершенно самостоятельная станция.

Андрей Степанович вдруг остановился среди вестибюля, вынул часы и кинул лицом, где стоял голова.

Голова поднял плечи.

- Я думаю, - громко сказал Тиктин, - можно послать справиться. Может быть, мы напрасно ждем, - и Тиктин стукнул оборотом руки по часам.

Голова сделал скорбную гримасу. Тиктин отвернулся и снова зашагал.

- Просят! - сказал сверху старик, сказал так, как выкликают номер. Никто сразу не понял. Гласные стали осторожно подыматься по лестнице. Лакей жестом указал направо

Растянутой группой стали гласные в зале. Три лампы в люстре слабо освещали высокие стены и военные портреты в широком золоте. Городской голова поправил на груди цепь, кашлянул, готовил голос. Скорбное, серьезное лицо голова установил в дверь; оттуда ждали выхода. Все молчали. И вдруг насторожились на легкий звон: шпоры! Звон приближался. Депутаты задвигались - смотрели на дверь. Молодой офицер сделал два легких шага по паркету и шаркнул, кивнул корпусом, улыбнулся:

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза