Читаем Виктор Вавич полностью

Городовые нехотя стали в неровный ряд. Караульный глядел в улицу, высунувшись из калитки. Виктор, запыхавшись, отдернул городового и сам глянул на улицу. Он видел черную толпу на белом снегу и алый флаг, и сердце билось, рвало грудь. Мимо, по мосткам, пробежал городовой, и через минуту затопала спешно конница, закрыла улицу, площадь, и следом вой, и вот-вот оголтелые шаги, топот по улице. Люди без памяти бежали по проулку. Человек пять. Растрепанные, как без глаз. Падали, бежали на коленках и, спотыкаясь, вскакивали.

- Караул, вон! - крикнул Виктор.

Городовые сразу не поняли, а Виктор стоял весь красный, распахнув настежь калитку. Городовые, толкаясь, бросились на улицу.

- В цепь! Держи! - кричал Вавич. - Сюда, во двор.

Люди не сопротивлялись, они вбирали голову в плечи, их толкали в калитку.

Старший городовой поставил четверых стеречь людей во дворе, он не глядел, не спрашивал Виктора.

Еще, еще бе��ут. Большой человек тяжело бежал, мотал разбитой в кровь головой.

- Стой! - крикнул городовой и ножнами замахнулся на человека.

Человек вдруг остановился и глянул мутными глазами на городового, и вдруг как молния прошла по лицу - как дрогнуло все лицо, - и человек махнул всем огромным телом и, как бревном, стукнул кулаком: городовой споткнулся и лег ничком в снег. А человек повернулся и ломовой рысью затопал дальше.

- Держи! - закричал Вавич и не узнал дикого голоса. Двое городовых сорвались вслед. И тут же пробежало в заминке еще и еще, и Виктор схватил, сам схватил за плечо одного.

- Брось! - сказал в лицо Виктору этот человек. Виктор цепко держал его за рукав тужурки.

- Брось, говорю! - полушепотом сказал рабочий и глянул Виктору в глаза - ненавистно, приказательно. На минуту ослабла у Виктора рука, и рабочий вывернул плечо, и пошел, пошел, не побежал.

- Этого, этого! - крикнул Виктор. Рабочий ускорил шаг. - Стой, сволочь! - Виктор бежал, сжав зубы. Двое городовых бросились следом.

- Держи!

Рабочий стал, обернулся.

- Чего надо? - крикнул зло.

Городовые кинулись. Рванули, с треском рвалась тужурка, - рабочий вырывался, хотел вывернуться из одежи. Виктор вцепился в блузу и тряс, тряс рабочего, - у Виктора скривились губы, и слезы выступили на глазах, и он все тряс, тряс человека.

- Иди! Иди, сволочь, когда говорят! Когда говорят! - повторял Виктор.

- Да я... по своему делу... здесь живу... - говорил рабочий. - Обалдел, что ли?

- Когда говорят!.. когда говорят!.. - твердил, задыхаясь, Виктор и тряс, что есть силы, закрутив блузу на кулак.

- В часть его прямо? - подбежал старший.

- В часть!.. когда говорят! - сказал, захлебнулся, Виктор.

Двое городовых за руки повели человека. Виктору хотелось догнать и ударить его с размаху - ярость осталась в руке. Он побежал вдогонку, чтоб что-нибудь, чтоб хоть распорядиться. Крикнуть зло. И вдруг от домов отбежала женщина. Босая, выбежала на снег. Она вприпрыжку спешила по мосткам за арестованным.

И Виктор услышал, как запавшим голосом приговаривала женщина:

- Ой, Филя, родненький! Ой, родненький же мой!

Виктор видел, как рабочий резко мотнул ей головой, и она стала на снегу.

Виктор поровнялся. Женщина не видала его, смотрела вслед городовым.

Виктор стоял секунду.

- Если не виновен, то ничего не будет, - сорвавшимся голосом сказал Виктор. - А что ж босиком...

Женщина глянула на него глазами во всю ширь - пустыми, сквозными. Вдруг заревела и опрометью бросилась прочь.

Виктор шел назад, колени слегка подрагивали. Издали увидал черные деревянные усы помощника.

- У вас уж полон двор! - говорил он на всю улицу. - Выводи! - скомандовал он городовым, они все на него смотрели. - По одному! Считай! Закурим, - вполголоса обратился он к Виктору.

Виктор совался по карманам, хватал и выпускал портсигар - не узнавала рука.

- Пожалуйте, "Молочные", - помощник твердой рукой протянул большой портсигар.

Папироса тряслась в губах у Вавича, а помощник спокойной рукой старался прижечь ее горячим концом своей папиросы.

Стоптанные люди чернели на снегу площади, и большая железная тачка, с глубоким серым кузовом, осталась посреди пустоты перед заводом. Невдалеке валялся втоптанный в снег красный флаг.

Помощник пристава спешно шел с двумя городовыми.

Он поднял флаг, стряхнул и секунду глядел, держа перед собой. Хмуро глядели городовые.

- Убери, как есть! - и помощник сунул флаг городовому.

- Человек там, ваше высокородие, -другой городовой шел от тачки.

- Спрятался? - и помощник, насупясь, решительно зашагал к тачке.

Он заглянул через борт и увидал серое, пухлое лицо. Игнатыч бессмысленно моргал правым глазом и мычал.

- Ты... кто же? - спросил помощник. От завода через площадь бежали люди, в пиджаках, в барашковых шапках пирожком, и махали издали руками.

- Конторские, - сказал городовой, - ихний, значит, - и отвел глаза от Игнатыча.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза