Читаем Виктор Вавич (Книга 2) полностью

- Так подает кто-то в окошечко письмо. Написано: "Заказное. Петру Николаевичу Жуйкину". Вижу: дамская ручка. Хотел глянуть - уж повернулась. Я кричу: "Сударыня! Подательница!" Тут кто-то из очереди за ней: "Сударыня! Сударыня!" Привели. Подходит красная. Смотрю - та самая: падеспань. Я говорю: "Как же вы так рассеянны, мадмазель, потрудитесь написать: город, село, волость, улицу, имя и адрес отправителя". И сую ей перо. Все смотрят. А я говорю: "И две почтовые марки семикопеечного достоинства". Ну как, по-вашему, я должен был поступить? - и Жуйкин уперся в бедра, расставил локти и оглядел всех.

- Да, да... - серьезно кивнул Виктор, - семикопеечного достоинства. Кушайте! - и опять кивнул на семгу.

Играли в стуколку и запивали пивом. Виктор зло ввинчивал штопор в пробку и, сжав зубы, выдергивал пробку, наливал, запрокинув вверх донышко, переливал и вдва глотка кончал стакан.

- Врешшш! - шипел Виктор и стукал картами об стол. Он красный, потный сидел боком к столу. Попов слепо поглядывал через очки и домовито совал выигрыш в жилетный карман. А Виктор злей и злей загибал ставки.

- Мы ее, а она нас. А ананас! - приговаривал Жуйкин, кидая карту.

Груня подошла, положила Виктору руку на погон. Но Виктор круто повернулся к столу, наклонился над картами, увернул плечо.

- А это собака? - и открыл карты. И глотал, глотал холодное пиво.

Было половина второго, когда Виктор повернул два раза ключ за гостями и вошел в кабинет. Он слышал, как за дверьми Груня звякала, убирала со стола. Виктор прошел по комнате два раза из угла в угол. Услыхал, как пачкой ножики, вилки бросила Груня на стол и вот отворила дверь. Виктор пошел, чтоб быть спиной к двери.

- Витя, миленький! - всей грудью шепнула Груня, обошла, взяла за плечи.

Виктор зло глянул ей в глаза и стал, нахмурясь, глядеть на папироску.

- Ты из-за семги? - Груня глядела, распялив веки, Виктору в опущенные глаза. - Родной мой! Витенька мой родной! Ты не хотел!

Виктор повернулся, шагнул:

- Я знаю, что мне делать, - швырнул окурок в угол.

- Витенька, так ведь как же! Мальчик принес. Я ведь думала - ты прислал. Радовалась. Он так и сказал - надзиратель велели передать. Витенька!

- Вон! - заорал Виктор на всю квартиру. - Вон его, мерзавца, гнать, вон! В три шеи сукина сына. К черту! - и так топнул ногой, что зазвенело на столе. - К чертям собачьим! - и Виктор треснул, что силы, кулаком по столу.

Груня глядела во все глаза. Слышно было из кухни, как осторожно побрякивала, мыла тарелки Фроська.

- Ты понимаешь? Ты по-ни-ма-ешь? - злым шепотом хрипел Виктор. Понимаешь, что это? Я ему, мерзавцу, морду набью... завтра... в лавке... при всех. Сввволачь ка... кая!

- Зачем? Зачем? - говорила Груня. И вдруг засмеялась. - Да там три фунта, три с половиной через силу, семги этой, ну, пять с полтиной. Заплатим пять с полтиной. Я свешу, не больше полфунта съели, я сейчас! - И Груня хотела уж бежать.

- Грушенька, - крикнул, давясь, Виктор, - милая. Груня метнулась к Виктору, наспех попала поцелуем в бровь и крикнула уж из коридора:

- Стой, стой, я сюда принесу, взвесим. Виктор как выдулся весь и тряпкой плюхнул в кресло. Он часто дышал и повторял:

- Грушенька, Грунечка! - И сам не знал, что слезы набежали на глаза розовым маревом показалась Груня в дверях. По-домашнему звякал безмен о блюдо.

Руки

ЛЕГКИМ, будто даже прозрачным, встал утром Виктор. Бойко печка гудела в углу, и слышно было, как рядом в столовой пузырил самовар. Виктор надевал свежую белую рубашку, прохладную, и смотрел на узорный мороз на окне, пух белый и нежный. Услыхал, как Грунечка поставила чайник на самовар: ручкой, наверно, в рукаве в широком, с кружевом. Заспешил. Терся под краном ледяной водой, запыхавшись.

- Витя! Видел, я тебе рубашку положила, - Грунин голос.

- Да, да! - начерно крикнул Виктор, хотелось скорей начисто, как по белому снегу, подойти, поздравить с днем, всей душой сесть за чай с Грунечкой.

"Грунечка у меня какая", - думал Виктор. Одернулся, поправил еще раз волосы и вступил в столовую.

Как целый цветник встала навстречу Груня в синем капоте с цветами, с кружевами, и сверху, как солнце над клумбой, Грунина улыбка, и теплые Грунины руки мягко взяли за затылок, и Виктор целовал руки куда мог, куда поспевал, и хотелось, чтоб еще больше, чтоб совсем закутали его руки.

Груня подала стакан, и розовое солнце дернуло по замерзшим стеклам, и розовым светом ожила посуда, розовый пар кокетливо вился над стаканом. На минуту стало совсем тихо, и Виктор держал и не брякал ложкой.

- Ты посмотри, я тебе положила пять рублей в бумажник, - и Груня кивнула подбородком на боковой карман - Виктор застегивал шинель, - за эту, знаешь, - и Груня покосилась на Фроську. А Фроська просовывала под погон портупею.

- Прямо к нему, к каналье, - тряс головой Виктор, - сейчас же, пожалуйте... А ну-ка, милостивый государь, - Виктор съежил брови и сделал на лице "решительность". - Счастливо оставаться, - шаркнул Виктор в дверях и козырнул.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука
1984. Скотный двор
1984. Скотный двор

Роман «1984» об опасности тоталитаризма стал одной из самых известных антиутопий XX века, которая стоит в одном ряду с «Мы» Замятина, «О дивный новый мир» Хаксли и «451° по Фаренгейту» Брэдбери.Что будет, если в правящих кругах распространятся идеи фашизма и диктатуры? Каким станет общественный уклад, если власть потребует неуклонного подчинения? К какой катастрофе приведет подобный режим?Повесть-притча «Скотный двор» полна острого сарказма и политической сатиры. Обитатели фермы олицетворяют самые ужасные людские пороки, а сама ферма становится символом тоталитарного общества. Как будут существовать в таком обществе его обитатели – животные, которых поведут на бойню?

Джордж Оруэлл

Классический детектив / Классическая проза / Прочее / Социально-психологическая фантастика / Классическая литература