Виктор Вавич (Книга 2)

И Виктор ежился, дергал локтями в черном полупальто. Луком и еще кислым чем-то пахнуло из бортов, и Виктор тряс головой.

- Ух ты! - и Сеньковский присел, ухватился за колени. - Ах, черт тебя разъешь, - хохотал, мотал головой Сеньковский. - Жене пойди покажись фалейтор! Ей-богу, фалейтор; ну, конюх, что с барыней живет, тьфу ты, чтоб тебя, - и Сеньковский нахлопнул на Виктора картуз по самые уши. Он высунулся в переднюю, кричал через смех, через гогот: - Мамаша! На супруга полюбуйтесь. Ей-богу, он с чужой барыней живет!

Виктор дернул Сеньковского назад.

- Брось ты...не понимаю... и она тяжелая у меня, ты, брат...

- Верно, она у тебя не легкая! Да ну их в болото! Ты револьвер! Бери, дурак! Мало что там может.

Виктор скинул картуз, бросил на стол. Глядел в окно, в штору.

- Ты что? - повернул его за плечо Сеньковский. - Идешь? - и губу вперед выпятил, хмуро прищурился на Виктора. - Нет? Так, значит, и доложить? Что с жидами, значит? И пусть царю в морду плюют?

Виктор зло покосился на Сеньковского.

- Да я твою королеву - знаешь, Господь с ней, - а служить, так... Да ты револьвер на шнурок и на шею, чтоб не вырвали там. Ну, готов?

Сеньковский толкнул дверь в прихожую. Груня стояла в коридоре, глядела, рот приоткрыла. Виктор шагнул из комнаты.

- Витя! Не ходи, не смей! - крикнула Груня.

- Служба-с! - и Сеньковский назидательно тряхнул головой. - Приказ в штатском.

- Витя! - Груня шагнула и руку одну вытянула вперед.

- Да мы пройдемся, поглядим там. - И Сеньковский пихал Виктора вперед. - Мы скоро назад.

Виктор шел молча. Передергивал лопатками.

- Что, с приложением полпузанчик? - и Сеньковский захватил в кулак пальто на спине у Виктора, тер по хребту. - Почесать?

Было темно, фонарей не зажгли. Кое-где у ворот глухо гудели темные кучки народу.

- Постовой! - и Сеньковский толкнул Виктора под локоть, кивнул на студента на мостовой. - Снять, что ли, - и Сеньковский огляделся, - или рано?

Виктор молча вертел головой.

Они вышли на пустые улицы, и свет в окнах, теплый уютный свет, и где-то за окном пели хором. Виктор повернул голову на свет, на песню, погладил глазами окно.

- Вот сейчас по-другому запоют, - Сеньковский больно ткнул Виктора большим пальцем под ребра. - Ух, началось, началось! - вдруг, запыхавшись, зашептал Сеньковский. - Фу, черт, завозились с тобой, а дьявол, туды его в доски! - и Сеньковский полубегом заспешил по улице вниз. Виктор глянул: они свернули в улицу, где прямо в конце металось красное зарево, будто хотело вырваться, звало на помощь. Виктор вдохнул, как будто кусил воздуху, и бросился догонять Сеньковского.

- Господа! Господа! - голосом таким отчаянным, бабьим каким-то, кричал длинный, верста коломенская. - Господа! Вы туда? Там евреев избивают! Я тоже на помощь. - И длинный нагонял раскидистыми шагами. - Господа!

Знакомый голос. Вавич не вспомнил, откуда это. Противный.

Виктор не узнал Башкина.

Сеньковский вдруг остановился.

Башкин нагнал, запыхался.

- Господа! Спешим! Может быть, мы...

- Ишь! Полтора жида! - и Сеньковский с размаху ударил Башкина в ухо.

Башкин схватился за голову, падал на Вавича.

- Принимай! - крикнул Сеньковский, и Вавич всю досаду вправил в руку и саданул Башкина в бок. Башкин рухнул наземь, упал, раскинул руки.

- Так! - сказал Сеньковский. - Почин! Пошли, - и он дернул Виктора за рукав. Потянул. - Ходом, ходом. Смотри. Э-эх! Пошло...

В это время пламя взметнулось кустом и красным отсветом дунуло в черную улицу. Сеньковский стал на миг, и вот густым гулом ухнул взрыв и следом далекий визг толпы.

- Ходом! - крикнул Сеньковский и побежал вниз по улице.

Они бежали через пустую площадь, и уж в окнах мелькали пугливые огни и хлопали калитки, и только слышно было, как шлепали ноги, как перебегали под домами люди.

- Забегали... таракашки! - запыхавшимся голосом подкрикивал Сеньковский.

Он топал вверх в гору, и Виктор слышал, через крик и выкрики, как гудел говор во дворах за низкими заборами и, как языки пламени, звенли вскрики поверх гула.

- У, сволочь закопошилася, - и Сеньковский тянул воздух со слюной и вдруг ..

Дзлям! - и впереди в окне зазвенели стекла, и как сигнал ударило в душу. Кчертям! Посыпалось береженое. Бей! И Виктор сжал кулак. Вон бегут, бегут с факелом - черт его - ножка от мебели и горит сверху рогожа.

- Бей жидов! Мать их в душу... - и вон с маху ломом, ух, дядя какой садит в рамы. Вывеска - "бакалейная".

И вот неистовая нота, отчаянная, острым колом впилась в воздух, и на миг стихло все, и вдруг рванул гул ревом, трещали, взвизгивали двери. Виктор видел, как подсаживали трое дверь ломом - водопроводной трубой, подбежал, рев вошел в грудь, и Виктор дернул лом - сюда, сюда! и засадил у петли. Вали, вали! Красный свет мелькал, мутил тени, едко несло керосином ух, еще, еще!

Гу-у! - лопнуло! Дверь отскочила, повисла криво над крыльцом.