Виктор Вавич (Книга 2)

Арестованный искал, водил глазами по комнате, рыжими, отчаянными, заплаканными глазами. Он шевелил липкими от крови губами и каждым неровным вздохом говорил хрипло:

- Да я ж...Да я ж... Башкин обернулся.

- Господин, милый господин, - вдруг закричал арестованный, он как крючками впился глазами в Башкина, - милый, - рванулся он к Башкину, - они убьют, убьют меня, у-убьют! - завыл он.

- Да позвольте, - вдруг лающим голосом крикнул на всю канцелярию Башкин, - что у вас тут делается! Где телефон?

-- Те-ле-фон! Те-ле-фон! - - зашагал саженными шагами Башкин. Он шагал из стороны в сторону, грубо, не сгибая коленки, и кричал, поверх голосов: Те-ле-фон!

На минуту все стали. Дворник шевелил густой бровью и следил за глоткой Башкина.

- Телефон! - вдруг закричал арестованный и рванулся от городовых.

Вавич выскочил из-за барьера:

- Какой, какой вам телефон, к чертовой матери?

- Я знаю! Номер! - кричал Башкин, как на площади. - И вы все! его знаете! Этот номер - два! семьдесят три! И этого человека я тоже! Тоже знаю! - и Башкин тыкал в воздухе пальцем, и хлипкая рука извилисто качалась в воздухе.

Вавич заметил, что городовой, что держал за рукав арестованного, вдруг замотал головой, нахмурив брови, звал Вавича подойти.

- Вы стойте, не орите! - Вавич дернул Башкина за плечо. Башкин весь мотнулся в сторону. - Не орать! - топнул Вавич ногой.

И вдруг Башкин побежал, побежал обезьяньей припрыжкой, прямо к телефону, что висел за барьером на стене у стола.

Он вертко снял трубку и завертел ручку звонка. Он кричал раздельно, не перестав еще вертеть:

- Два семьдесят три!

Вавич нагнал, стоял над ним, занес руку, но Башкин уже кричал:

- Карл Федорович! Узнаете мой голос? Да-да-да! Совершенно так: я, я, я! Я в участке, надо, чтоб немедленно освободили меня и еще человека, который мне нужен. И прикажите этому кавалеру, чтоб руки, руки подальше... Хорошо! Ровно в пять! Передаю!

И Башкин, не глядя, сунул трубку в подбородок Вавичу и кривым шагом отшагнул вбок.

Вавич ясно услышал твердый гвардейский голос:

- Говорит ротмистр Рейендорф! Отпустить лично мне известного господина Башкина и другого арестованного, которого укажет.

- Слушаю, - всем духом рванул Вавич. Каблуки он держал вместе и стоял перед телефоном прямо. Он простоял еще секунду, хоть слышал, как обрезала глухота телефон. Бережно повесил трубку. Обернулся на Башкина и покраснел и почувствовал, как поплыл из подложечки жар в грудь и выше, и взяло за горло. Вдруг сел за стол, сказал сухим шершавым голосом: - Записать... паспорта.

Он взял ручку и давил ее в пальцах и шептал:

- Нахал... сукин ты сын... нахалище какое. И не писал и хотел со всей силы вонзить перо в бумагу, в казенную книгу, и сам не заметил, как взял ручку в кулак.

- Думать не надо, очень просто, - певуче говорил Башкин. Он взял измятый паспорт, что лежал поверх грязного узелка, и, плюнув в пальцы, отвернул:

- Вот: Котин Андрей Иванов, а я Башкин Семен. - Башкин взял с барьера свой паспорт и, высоко задрав локоть, совал паспорт в карман. - Так и запишите. Берите ваши вещи, голубчик, - обернулся Башкин к арестованному.

- Пустить? - буркнул городовой.

Вавич деревянно мотнул головой, все глядя в линованную книгу.

- Боже мой, голубчик, что с вами сделали. Извозчика, извозчика! Сходи за извозчиком, - подталкивал Башкин дворника.

У арестованного тряслись руки, узелок прыгал, он не мог его держать.

- Пойдем, пойдем, пойдем, - скороговоркой выдыхал он. Он держался за Башкина, вис на нем.

Башкин бережно поддерживал его за талию.

Городовой у входа толкнул дверь.

Вавич нажал; хрустнуло с брызгами перо, и Виктор повернул его яро, со скрипом.

- Пшли! - крикнул он городовым.

Дать

ВАВИЧ сидел и слышал только, как шумела кровь в ушах и билась жила о крючок воротника. Дверь взвизгнула, шлепнула, он не глянул и все еще давил кулаком в бумагу, потной горячей рукой. И только на шаги за барьером оглянулся Виктор. Все еще с яростью в глазах глянул на старого надзирателя Воронина. Воронин устало сел и брякнул шашкой, жидкой, обмызганной.

- Фу, туды его бабушку! - Воронин тер рукавом шинели лысый лоб, а шапка слезла за жирный затылок. Он повесил локти на спинки стульев и мотал круглой головой с сивыми усами. - Нынче дома спать не будем! - и дохнул в пол, как корова. - Не-е, голубчики, не будем.

Виктор осторожно положил ручку за чернильницу и сказал сиплым шепотом:

- Военное положение?

- Да, да... дурацкое положение, сукиного сына, - мотал головой Воронин, - расходилось, размоталось, и черно, черно, сукиного сына... от народу черно... чернота, сукиного сына, на улице. И одернуть некому, руки нет, - и Воронин помял в кулаке воздух, - и телеграммы не подать. Побесилось все... и грязь, сукиного сына, - и Воронин выставил из-под стула забрызганное грязью голенище.

И вдруг резко затрещал звонок телефона. Вавич вскочил, Воронин поправил фуражку.

- Слушаю, Московский!