Виктор Вавич (Книга 1)

- По-вашему, студенты не работают? - спешил Санька. - Нет? Иной студент бедней вашего. По урокам весь день легко, думаете, зарабатывать... и учиться?

- Как мы учились, так одни подзатыльники и зарабатывали, - и он назидательно помотал головой, - вот-с как! Три рубля зря не дадут. Мозуоли. - И рабочий сунул через стол обе ладони к самому носу Саньки. Он подержал их так с минуту.

- Студент тоже, - начал Санька - ...вы ведь не знаете... В это время подошел молодой с кием в руке. Он налил себе в стакан пива и залпом выпил.

- Да-с, мозуоли, - сунул снова ладонь рабочий Саньке.

- Ты что, - спросил что был с кием, - форсишь или плачешься? Они тебе все одно не пособят. - Он налил еще стакан. - Дай ты мне еще двугривенный продулся, понимаешь? Да дай, что тебе - жалко? Я ж тебе в получку отдам... сколько за мной? Шесть гривен?

Но солидный глядел в стол и мотал головой.

- Черт с тобой, - сказал игрок. - На кий, не играю, - он передал кий, и какая-то рука схватила, унесла. Он стал переворачивать себе в стакан остатки из бутылок.

Санька долил из своей.

- Чего ты человеку мозолями тыкал? - заговорил игрок. - Студент только и есть, кто за нашего брата. Тоже высылают, не надо лучше.

- Тебе пива налили, ты и пошел заливать, - сказал солидный.

- Да плевал я на все и на тебя вместе.

Он допил стакан и сорвался к бильярду. Алешка не шел, и Санька не мог сидеть один с этим человеком, - он опять стал с усмешкой нажимать на Саньку глазами. Санька не мог собрать в себе сил, он не знал - заплакать ему или ударить бутылкой по голове этого человека. Санька вскочил, чтобы идти в бильярдную.

- А за пиво ваше мне, что ли, платить? Бутылки подкинут и гайда! сказал рабочий. - Маменькины сынки!

У Саньки уж были слезы на глазах; он, что было силы, стучал о стол, звал полового.

Санька втиснулся в бильярдную. Народ густо стоял вокруг игры, гудели, подкрякивали шарам:

- А ну-ну. Ну, еще! Ах, черт! Ну, что скажешь?

Игрок прицеливался в рискованный шар, все на секунду стихали, мерили глазами ход, шар с треском бил в лузу, - и опять гам.

- Так его! Теперь туза, туза режь.

- Не учи!

Санька искал Алешкину шинель. Алешка в углу, в табачном дыму, еле был виден за толпой. Он горячо говорил с каким-то рабочим в черной тужурке. Рабочий смотрел вниз, улыбался весело и лукаво и одобрительно тряс головой - круглой, стриженой. Алешка ткнул рабочего в плечо и протиснулся к Саньке:

- Идем, идем, сейчас пойдем, - встревоженно-заботливо сказал Алешка.

- Выпить, выпить бы... совсем, - со злой болью сказал Санька; он обиженно, хмуро глядел вокруг.

Алешка кивнул рабочему, который не сводил с него глаз, взял Саньку под руку и потащил вниз. На лестнице рабочий догнал их.

- Знакомься - Карнаух, - сказал Алешка.

Карнаух дружески улыбнулся Саньке, и улыбнулся весело, глянул живыми, умными глазами, будто хотел сказать: "Вот сейчас штуку отдерем, никто не знает, мы одни".

- Выпить хотите? Насовсем? Простое дело: у стойки сотку столбыхнуть, пятак всего, а вино на пиво - диво.

Он распахнул дверь вниз. Внизу стоял такой густой рев, что Саньке показалось, что не пробраться через это орево, будто забит весь воздух криком, и больше места нет. Тут были все в поту, в жару, красные, все орали хриплыми голосами, чтоб расслышать друг друга. Кто-то схватил Саньку за шинель и кричал:

- Нет, пусть студент вот скажет, справедливо это или нет. Господин студент! - Пьяный встал, качнулся, сосед толкнул его на стул.

В конце трактира сквозь дым и пар было видно, как человек стоял во весь рост - взлохмаченный. Размахивал шапкой, разевал рот - песни не было слышно за стеной крика.

Карнаух впереди пробивал путь к стойке, и, когда Санька дотянулся до мокрой скатерти с объедками огурцов и колбасы, там уж стоял бокал с водкой - "большая", как звалась эта мерка в трактире.

- Вали и пошли, - сказал Карнаух.

Он следил, как Санька неумело, глотками, пил водку, будто лимонад.

- Огурца пососите, - ткнул пальцем Карнаух. Но Саньке было противно лезть в эту тарелку, где грязными кружочками были навалены резаные соленые огурцы.

У дверей саженного роста швейцар, в пиджаке и фуражке с темным галуном, стоял, лениво прислонясь к притолоке, и сплевывал на пол семечки.

На улице показалось тихо, как в могиле, даже уши тишиной заложило, а свежий воздух холодной водой какой-то чудился Саньке. Алешка вел его под руку и о чем-то говорил вполголоса с Карнаухом. Хмель грузно наседал на Саньку, подкашивал ему ноги. Он уж начинал спотыкаться, и Карнаух взял Саньку с другой стороны.

- Мозу-оли! - вдруг выдыхал Санька слово. - А если у меня... Алеша, пусти руку.

Санька растопыривал пятерню и, выпячивая губы, выводил голосом:

- Мозу-оли!.. Сволочь какая!

- Да ты не ори, - смеялся Карнаух, - мозуоля! Наступил ему кто?

Они с Алешкой вели Саньку по темным слободским улицам. Санька спотыкался о мерзлые комья грязи. Его то бросало вперед, как будто он бежал с крутой горы, то вдруг откидывало назад, и он останавливался. Первый раз он был пьян совсем.