Виктор Вавич

— Ух! — сказал вслух Виктор и отдулся дымом. И вдруг увидал красный круг от укуса на правой руке. Виктор стал тереть левой ладонью, нажимал. Укус рдел. Виктор тер со страхом, с отчаянием, и легким дымом томление плыло к груди поверх испуга. Виктор выхватил из кармана перчатку, и вывалилась наземь конфета, легла у ноги. Виктор видел ее краем глаза, а сам старательно и плотно натягивал белую замшевую перчатку. Огляделся воровато, поднял конфету. Сунул в карман. На соборе пробило четыре.

— Как бы сделать так, — говорил полушепотом Виктор и поворачивался на скамейке, — сделать, чтоб не было. Времени этого черт его… отгородить его — вот! вот! — и Виктор ребром ладони отсекал воздух — вот и вот! — а это долой! И ничего не было. — И вспомнил укус под перчаткой.

— Ты с кем это воюешь? — Виктор вскинулся. Он не видел прохожих, что мельтешили мимо. Сеньковский стоял перед скамьей, криво улыбался. Виктор глядел, сжал брови, приоткрыл рот. — Был? Или идешь? Идем. — Сеньковский мотнул головой вбок, туда, к Соборному.

Вавич встал. Пошел рядом.

— Ну как? — Сеньковский скосил глаза на Вавича и улыбался, прищурился. — Эх, дурак ты будешь, — и Сеньковский с силой обхватил и тряс Вавича за талию, — дурачина будешь, если не сработаешь себе… Только не прохвастай где-нибудь. Ух, беда! — И Сеньковский сморщился, всю физиономию стянул к носу и тряс, тряс головой мелкой судорогой. — Ух!

Вавич толкал на ходу прохожих и то поднимал, то хмурил брови. И только, когда Сеньковский толкнул стеклянные с медными прутиками двери, тогда только Вавич вдруг вспомнил о лице и сделал серьезный и почтительный вид, степенным шагом пошел по белым ступенькам.

— Да пошли, пошли! — бежал вперед Сеньковский.

— Да, да! — вдруг стал Вавич. — Послать, надо послать. Можно там кого-нибудь? — Он тяжело дышал и глядел осторожно на Сеньковского.

— Я говорю: идем! — Сеньковский дернул за рукав, и Виктор вдруг рванул руку назад, отдернул зло.

— Оставь! — и нахмурился, остервенело лицо. — И ладно! И черт со всем! — сказал Виктор, обогнал Сеньковского и первым вошел в дежурную. Барьер был лакированный, и два шикарных портрета царя и царицы так и ударили в глаза со стены. — Как мне пройти к господину приставу? — сказал Виктор громко надзирателю за барьером.

Надзиратель вскочил, подбежал.

— Господин Вавич? — И потом тихо прибавил: — Пристав занимается с арестованным. К помощнику пройдите.

Сеньковский здоровался с дежурным через барьер.

— С этим все, — шепотом говорил дежурный Сеньковскому, — с детиной с этим.

— Ну?

— Да молчит, — и тихонько на ухо зашептал, а Сеньковский перегнулся, повис на барьере.

— Только мычит, значит? А не знаешь, пробовал он это, свое-то?

— Вот тогда и замычал.

— Пойдем, пойдем, — оживился Сеньковский, — послушаем. Да не гляди, это парадная тут у нас. — Он тащил Виктора под руку, и Виктор шел по новым комнатам, потом по длинному коридору. — Тише! — и Сеньковский пошел на цыпочках.

У двери направо стоял городовой. Он стоял спиной и весь наклонился, прижался к дверям, ухом к створу. Он осторожно оглянулся на Сеньковского и бережно отшагнул от двери. Сеньковский вопросительно дернул вверх подбородком. Городовой расставил вилкой два пальца и приткнул к глазам. Сеньковский быстро закивал головой, он поманил Виктора пальцем, прижал ухо к двери. Он поднял брови и закусил язык меж зубами. Он подтягивал Вавича к дверям, показывал прижать ухо. Вавич присунулся. Он слышал сначала только сопение. И потом вдруг он услыхал звук и вздрогнул — сорвавшийся, сдавленный, с остервенелой, звериной струной: «Ммгы-ы-а!»

Сеньковский поднял палец.

— Скажешь, скажешь, — услыхал Виктор голос Грачека. — Я подожду. Я-то не устану. Ну а так?

И опять этот звук. Виктор отдернулся от дверей. Сеньковский резко вскинул палец и высунул больше язык. Виктор отшагнул от двери. Повертел головой. И осторожно отступил шаг по коридору. Он снял и стал оглаживать рукавом фуражку. Сеньковский быстро шагнул к нему на цыпочках.

— Дурак! Он же там глаза ему давит, — зашептал Сеньковский. — Не выдержит, увидишь, заорет быком! — и Сеньковский метнулся к двери. Место Виктора уж снова занял городовой.