Виктор Цой. Последний герой современного мифа

Да, я собирала Вите письма, которые приходили на наш адрес. Я же с Витей еще интриговала, честно скажу. Письма Цою шли чемоданами. Телефонные звонки, поздравления с праздниками и прочее. Открытки со словами «ты стал папой», «я рожаю, в родильном доме»… И вот, значит, письма приходят, и среди них одно такое письмо. Харьковская девица пишет. Портрет такой в большом конверте, какая она красавица. И пишет: «Витя, любимый, почему получается, что ты звонишь тогда, когда меня нет дома?» И тут я поняла: ее кто-то разыгрывает, парни или подруги. Сильно очень. Говорят ей, что звонил Виктор, и она потом себе места не находит. И это все длилось год, наверное. Я откладывала ее письма отдельно. Там про Сашу было, про Разлогову, как они все будут жить, про их любовь и сколько детей у них будет… Это все бесконечно было. А про Марьяну ничего не было. Она ее не воспринимала просто. Нет ее. Есть Разлогова, есть Саша. Не думаю, что она не знала по поводу Вити и Марьяны… Все это было обмусолено всей страной…

Фанатская открытка Виктору Цою. Из архива Наталии Разлоговой

Витя же периодически приезжал, с Наташей они снимали квартиру, и вот он приехал, пришел к нам. К Сашке, естественно. Я говорю: «Откуда же ты теперь?» Говорит: «Из Харькова». О, я тут и начала спрашивать, расскажи, как тебе город, как тебе что… И вот Цой сказал: «Знаете, Инна Николаевна, в Харькове со мной произошла странная история». Я, как ищейка, сидела, слушала, вникала во все. «Да что было-то?» – «Ну вот, пою я, и вдруг сквозь милицию и охрану ко мне прорывается девица, непонятно как, все ахнули, и говорит мне: „Здравствуй, это я…“ Ну, ее тут же скрутили, уволокли…» И я чувствую, что на него это произвело впечатление, потому что он мне сказал дальше: «Знаете, Инна Николаевна, это очень опасно». И пальчиком погрозил мне, вот так… Ведь могла же и полоснуть чем-нибудь в припадке ревности. Все что угодно. Толпа, которая его охраняла, растерялась совершенно, не была готова, челюсти у всех отвисли.

Проходит время. Витя уходит из жизни. Вокруг полно журналистов, много всяких разных людей, умных, дураков и прочих. И вот как-то к нам приехал мужчина. Лет 50. Я, говорит, журналист из Харькова. Ооо, говорю, хотите материальчик? И вот, значит, я ему эту пачку писем даю, ознакомьтесь, может, удачный материал будет, получится роман… «А что, у Цоя был с кем-то роман?» – «Почитайте – узнаете, был там роман или нет». И я отдала ему эти письма. Прошло время, он снова был в Питере, зашел к нам. И я спрашиваю: «Ну, как там роман?» И он отвечает: «Какой-то ужас! Это клиника, она сумасшедшая… Ненормальная совсем».

Часто писали из Средней Азии: «Пришлите Витину одежду. Мы хотим поминальный обряд совершить…» Кому чего, в общем. Марьяне писали: «Отдай Сашу, тебе он не нужен. Вити нет, а тебе он не нужен. Нужен нам, мы воспитаем». Одна девчонка приходила к нам домой, расцарапала Марьяне лицо… Сашка вызвал милицию, ее забрали в кутузку, потом звонят, спрашивают: «Что будете делать? Дело возбуждаем?» И Марьяна ее пожалела. Она писала потом еще, эта девчонка, корявым почерком… После смерти Виктора целый мешок писем я отдала Валентине Васильевне, а она его отдала потом Свете Власовой…[1074]

Георгий Гурьянов:

Да. Цою письма писали тоннами. И мне писали очень много. Цой был очень деликатен с аудиторией, с поклонниками и с большим вниманием к ним относился. И меня всегда одергивал: просил не вести себя развязно перед людьми, которые тебя любят, ценят и вообще… Он был очень серьезен, глубоко все это чувствовал и не любил в отношении к этому развязности и хамства. А что касается меня, то мне тоже много очень писали писем. Очень много девушек писали, мне даже кошмары снились, преследовали меня. Снилось, как я душу во сне навязчивых поклонниц. Потому что они не все выглядели, как Ульяна Цейтлина и Дженни Яснец…[1075]

Рисунок М. Жаворонковой, вложенный ею в письмо Виктору Цою. Из архива Наталии Разлоговой