Виктор Цой. Последний герой современного мифа

Потом был очередной рок-фестиваль. Его ждали. Впервые это было более чем гласно. Во Дворце молодежи… И пожалуй, единственное, что я запомнил из всего фестиваля, это Витькина «Группа крови». Он появился на сцене один. Один и начал. Потом вышла группа. Это были совсем другие песни. Совершенно другого Цоя. Раньше Витькиного героя отождествляли с ним самим, и это действительно было так. А теперь герой вырос. В нем появилось что-то пророческое. Казалось, это происходит помимо автора. Хотя, когда настоящее, всегда так кажется. Что-то невероятное было в составе «КИНО»… Два барабанщика, две бас-гитары… В зале не бесновались по инерции. Слушали. Закончил он тоже один. «Легендой». А после концерта я увидел его одного, сидящего в фойе с закинутыми на стол ногами. Он был выпивши. За его спиной висели плакаты с названиями выступающих групп, каждый мог поиграть в демократию и написать, что думает о той или иной группе. На афишах виднелось: «„КИНО“ – говно». Рядом: «Из всех искусств важнейшим является искусство группы „КИНО“»…

Я не могу сказать, что я был другом Цоя, у него друзей, кроме Каспаряна, не было вообще, наверное. Он всегда был закрыт, такой темный человек. Но были моменты, конечно. Он не считал друзьями нас, он звездой был. Типа, мы все просто вот знакомые, а он звезда. Каспарян же, конечно, был ему другом. Они как сиамские близнецы были. Попугаи-неразлучники…

«КИНО», как и все, тоже приходило без звонка, как я уже говорил. И вот как-то, значит, раздается звонок в дверь. Я открываю, и на пороге стоит Витя, один. И мы прошли на кухню и вдвоем сидим. Это были такие счастливые минуты. Он говорит: «Ром, у нас все будет хорошо, „КИНО“ будет известной группой, все будет супер…» Я спрашиваю: «А сейчас что?» Он мне рассказывает, что сейчас он едет в Москву, потом в Казахстан, сниматься в фильме «Игла»…

И похоже, эти съемки многих заставили подергаться. Пока Цоя не было, остатки «КИНО» – Каспарян, Тихомиров, Густав, Марьяна – приходили ко мне домой тусоваться. И вот однажды все пришли, было не очень весело, я сразу понял, что команда затевает шухер.

– Мы уже давно не репетируем!

– «КИНО» – это еще не Цой! «КИНО» – это группа!!!

– Да мы альбом без Цоя записали!

И рассказывают, какой альбом крутой они пишут там. Типа, вот пока Цой там в кино снимается, мы тут такую музыку крутую сочинили… И вот тут, когда ситуация достигла накала, во время выступления Андрея Крисанова, который «КИНО» иногда на басу помогал, резко вступила Марьяна:

– А ты вообще какое отношение имеешь к группе «КИНО»?

И Андрюша сник – понял, что перебрал. Марьяша погасила всеобщий пафос, и бунт увял. Опять все стали терпеливо ждать, когда кончатся съемки, что приедет Витька и начнутся репетиции и концерты…

Марьяна говорила: «Этот фильм нужен группе. Подождите, это кино нужно для „КИНО“. Успокойтесь».

Когда Марьяша приходила одна, я видел, что она тоже совсем не в восторге от ситуации. Однажды она плакала. Правда, пожалуй, это был первый и единственный раз, когда я это видел. Мы тогда сильно-сильно выпили… Там, несомненно, было много личного, и я туда не влезал. Не имел права влезать… и утешать тем более.

От Марьяны Витька ушел, да… Разлюбил. Он был честный человек. И ушел честно. Конечно, Маню жалко было, очень. Ребята мне рассказывали, что она его любила очень. Как и «Рикошета» потом…

А потом Витька приехал. И в сердцах говорил, что «КИНО» – это не группа. Что он еще соберет о…тельных музыкантов и сделает супергруппу. Он тоже там ждал, дергался и терпел…

После фильма неожиданно и внезапно Витька стал звездой. Когда я с ним познакомился, я почти ничего о нем не знал и почти не слышал его песен. Это был просто Витя. Витя Цой. Он мне нравился. Нравились его друзья. А потом мне понравились его песни. И не было там рока никакого. Были друзья. Был Цой, СашБаш, Юрик, Марьяша, Густав… Был ништяк и портвейн…

Но постепенно атмосфера стала меняться. Из легкого шухера и большого беспредела – в престижную и богемную тусовку…

О смерти Цоя мы узнали, когда были на отдыхе. В Абхазии, в Нижних Эшерах. Мы сидели за столом, человек пятнадцать, выпивали что-то, кавказское гостеприимство, тосты за дружбу с Америкой, за Кавказ, за гостей. Телевизор был включен, но был выключен звук. На экране «Новости». И – Витькино лицо. Застывшее. Потом тревожное лицо диктора. Потом опять Витька, потом свечи. Финал «АССЫ». Я ничего не понял. Почувствовал себя заблудившимся щенком. Мне захотелось оказаться дома…

Когда я оказался в Москве, меня там ждали Рашид и Валерка. Они ездили на похороны в Питер. Забили меня подробностями. Рашид был в шоке… Мы сидели у меня, плакали. Рашид должен был снимать новый фильм, ничего не получилось… Я ему говорил, мол, Раш, не грусти, утешал как мог, искал ему кроссворды разгадывать… До сорокового дня он не вставал с дивана и тупо решал кроссворды, вытягивая «Огоньки» из огромной кучи журналов, которую я ему принес. На сороковины он поехал в Питер. Один.

Тогда он спросил меня, поеду ли я в Питер с ним. А я не смог, просто чисто по-человечески. Не смог.