С «Рыбой» мы перестали общаться. Он часто ездил в Москву и играл с Сергеем Рыженко, а я позвонил Цою. Несколько раз разговаривал с его мамой, но Виктора не было. «Он в больнице», – отвечала мама. «Ой, а что с ним?» – пытался я разузнать хоть что-нибудь. «Диабет», – отвечала мама… Наконец ответил Виктор: «Привет!» – «Витя, привет, это я! Ты что ваще, как ты себя чувствуешь?» – «Нормально…» Я не знал, как продолжать разговор. Чувствовал – что-то изменилось, что-то произошло с Виктором. «Вот, хотел вас в гости пригласить». – «На какой предмет?» Виктор держался подчеркнуто сухо. «Я магнитофон новый купил, давай попробуем сделать запись?» – «Зачем?» – «Как зачем, чтобы записать новый альбом». – «Я не совсем понимаю, зачем это нужно, Леша». – «Как зачем? Да приедь, посмотри, что тут у меня». – «А ты уже пробовал писать кого?» – «Да нет, вот сам пробовал, записал пару болванок…» – «И что?» – «Нравятся! Приезжай, сам послушаешь». – «Ну, хорошо. Я позвоню завтра, может, решим как с Марьяшей». В течение двух дней они приехали. Решили что-нибудь записать. Все было уже настроено и полностью готово к творческой работе. Не успев оглянуться, они записали уже первую болванку песни «Троллейбус». Юра играл соло, Витя пел, аккомпанируя на двенадцатиструнке, а я стучал по картонной коробке клизмой, насаженной на отвертку… Когда мы пили чай, любые паузы я старался заполнить новым на тот момент релизом «ДК». Цою очень нравился «Новый поворот», где вокалист безжалостно визжал: «Вооо-оот, новый повороооо-ооот. Что он нам несет – вино или компот. Или наблюет нам за шивороооо-оооот», – Витя радостно подпевал магнитофонной записи и танцевал руками… В очередной песне я тоже нашел себе дело: Каспарян играл восьмыми нотами, а я вертел ручку панорамы, перебрасывая восьмые поочередно, из одного канала в другой. Мы сами не заметили, как все болванки уже записались. Достаточно было еще одного приезда, и запись будет готова. Так и случилось: в следующий раз Виктор приехал один. Мы где-то что-то подчистили, я склеил номера в нужном порядке и говорю: «А знаешь, как круто было бы альбом назвать? „Сорок шесть”!» Виктор рассмеялся, выразив тем самым согласие. По крайней мере мне это так показалось… Он попросил сделать несколько копий и увез их с собой. На следующий день был понедельник, и я отнес новый альбом на работу – дал копию парням. Потом одни друзья приехали послушать – забрали копию. Затем другие…
В конечном счете запись распространилась по всему городу… Конечно, «46» не был полноценным альбомом. Витя решил его записать у меня только для того, чтобы под эти записи могли тренироваться музыканты, но я об этом узнал позже из интервью Цоя журналу «РИО». Потом «КИНО» переписали все эти песни по-новому: с Курехиным, Бутманом, Кондрашкиным, Трощенковым, Гребенщиковым. Они, конечно, лучше зазвучали все эти песни, однако чувствовалось, музыкантам пригодился наш первый совместный опыт. Они очень хвалили обстановку в моей студии – мол, пишешься у тебя как человек. Я старался создавать музыкантам хоть какой-то комфорт. По крайней мере около моих микрофонов спокойно можно было курить, пить чай в домашних тапочках[134].
Марьяна Цой:
Цой немного позлился да и плюнул, но сам никогда не называл эту работу альбомом группы[135].
Алексей Вишня:
Как музыканты, они были тогда на уровне нулевом. Ничего не контролировалось на записи, как получалось, так и получалось. Что меня на протяжении всей записи удивляло, так это то, что музыканты мне ни разу не сказали: «Давай, Вишня, отмотаем пленку назад, все к чертовой матери сотрем и перепишем все заново!» Хотя это вполне можно было сделать[136]. Цой умел играть на гитаре, но притом что его называли бряцальщиком – он умел извлекать из гитары звук. Пускай это был и бряцающий звук, но это был хороший бряцающий звук, хороший чес[137].
Алексей Рыбин:
Цой первые пять лет своей творческой работы с «КИНО» ходил для завсегдатаев рок-клуба в «пэтэушниках», дворовых гитаристах[138].