Да, Виктор был мудрым. Естественно мудрым, не по-книжному. Учить его и вправду не нужно было. Он сам учился тому, что было близко его сердцу и разуму. Пожалуй, единственным буквальным учителем, которого он так и называл – «Учитель», – был Сергей Пучков, обучавший Цоя и Каспаряна восточным единоборствам, но во всем остальном Виктор относился к нему по-дружески[393]. Наташа же стала любовью его жизни и ближайшим другом, которому он доверял более, чем кому-либо другому. Это было очевидно. Виктор и вправду проявлял себя как глава семьи: спокойно, уверенно и ответственно, но без всякого «мачизма» при этом, – может быть, именно такое некрикливое поведение некоторые далекие от них люди интерпретируют как подавляющее влияние Наташи на Виктора. Спишем это на их фантазии и попытки примерить чужие одежды на себя[394].
28
Виктор Цой:
…Я хочу сказать, что Москва – это единственный город, где, оказывается, танцевать – это преступление, где если девушки хотят подарить группе цветы, то за это их бьют просто… Я не хотел бы устраивать никаких скандалов, но, если в зале здесь есть журналисты, может быть, надо как-то изменить ситуацию? После наших концертов наконец-то догадались убрать партер… Хотя у нас и был такой договор… Меня пригласили на совещание, говорят: «Виктор, что нам делать, как нам быть, нам сломали все стулья». Я говорю: «Единственный способ спасти стулья – это их убрать, чтобы люди могли танцевать…» Они сказали: «Хорошо, но если вы можете, то, пожалуйста, скажите публике, чтобы не было никаких убийств там и так далее…» Я сказал тоже: «Хорошо». Но когда мы пришли на наш второй концерт, то стульев стало еще больше, и, конечно, они были опять сломаны. И конечно, я счел себя свободным от всяких обязательств и так далее…[395]
Юрий Белишкин:
Это было безумие… День начался с того, что москвичи встретили нас по-московски – не подали транспорт, продинамили с гостиницей. Тогда мы поехали на квартиру, сидели там, ждали, пили чай. Потом наконец нас поселили в «Космос», но дали только два двухместных номера. В Москве тогда было не принято устраивать стоячий партер. Это казалось кощунственным. Однако минут через тридцать после начала концерта тысячи людей встали и стеной пошли к сцене. Не было никаких пьяных, никаких дебоширов – было безумное желание приблизиться к Цою. Тогда администрация во главе с хамоватой директоршей вырубила электроэнергию. Подошли ко мне, стали требовать, орать (не просить, а по-московски – требовать), чтобы Цой прекратил провоцировать публику. А что он мог? Вы же прекрасно знаете, что Виктор весь концерт стоял на месте, словно привязан к микрофону, а рядом с ним стояли трое музыкантов-аккомпаниаторов. Никаких реплик в зал, никаких обличений, а публика ломится вперед. Это было шаманство чистой воды. Об этом даже французы говорили, что от Цоя исходила фантастическая энергия. Они, слов не понимая, все поняли[396].
Юрий Каспарян:
Я очень плохо помню тот концерт, но недавно увидел его в «YouTube». Даже немножко удивился, что такое было. Там выключили звук, включили фонограмму «Время колокольчиков», все это, правда, там было…[397]
Георгий Гурьянов:
Я наблюдал одну интересную историю… Акт вандализма, произошедший в Лужниках, на Зимнем стадионе. Зимний дворец спорта, по-моему, так называется. Ну, тысяч там на шесть такой зал, полянка бетонная, где стояли ряды стульев. Тогда было принято почему-то ставить стулья для зрителей. А зрители встали и растоптали ряды стульев этих, просто превратили их в плоскость после концерта. В танцплощадку, в dance-пол[398].