Виктор Цой и его КИНО

Юрий Каспарян: Я отлично помню, как один из концертов, по-моему, на Урале, мы играли в каком-то спорткомплексе, на ледовом стадионе или что-то в этом роде. Представьте сцену, невысокую такую стоечку. Спорткомплекс же. И вдоль сцены ставят ограждения такие и омоновцев или кого-то там, в шлемах… Я им говорю: «Ребята, представьте, что будет? Задние попрут вперед, они начнут двигать эти штуки – и что будет? Задавят ваших омоновцев». Ну, в принципе, а что? Пусть стоят у сцены, если полезут – есть ребята, которые отправят их обратно. Они послушали. Точнее, прислушались. Сдвинули эти заграждения к стенам, но омоновцев оставили. И все было нормально. Потом я помню, как на одном концерте эти ребята-омоновцы, хотя, может, это и не омоновцы были, чтобы не тратить время зря, упражнялись в работе с толпой. Время от времени вклинивались в толпу, раздвигали ее, потом на место уходили. Потом опять: «Работаем», и снова вклинивались. Никого не обижали, просто отрабатывали навыки. Потом, помню, они с нами сфотографировались. Мы и эти ребята в шлемах, со щитами¹⁵³.

Георгий Гурьянов: Я помню, как мы в Севастополе от моряков убегали… Это была какая-то прямо всепоглощающая страсть. Аудитория как во сне. Как на моих картинах. Одни моряки. Широкоплечие. Стадион Краснознаменного Черноморского флота. Огромное футбольное поле, сцена, а вокруг моряки. В общем, мы играем. Где-то середина концерта, какой-то горячий трек, и кольцо моряков вокруг сцены просто начинает сжиматься. Постепенно так… Наступает критический момент. И вот в середине песни, я не помню какой, Витя бросает гитару, за ним, как по команде, Игорь, Юрик, и, не говоря ни слова, мы бежим. Из охранников сделали живой коридор, узкий такой… Это как в какой-то компьютерной игре… Мы бежим, выбегаем, а круг, это кольцо, замыкается. Я всегда думал потом – каково это, умереть в объятиях матросов? На стадионе Черноморского флота… У меня дух захватывает. Героическая смерть. Это круто. Жаль, не было камер никаких, со стороны это очень круто было смотреть, наверняка. Кинематографично. А вообще я все принимал с удовольствием. Мы же были на своем месте и занимались своим делом. Ничего такого сверхъестественного. Случалось все то, что должно было случаться. И, по-моему, очень здорово. Мне всегда хотелось на это посмотреть из зала¹⁵⁴.

Игорь Тихомиров: Концерт в Братске никак не мог состояться, потому что Шмильевич не мог с бандюками с местными разобраться. Не мог просто получить у них заработную плату за этот концерт. Они говорили, ты отыграй сначала, потом тебе дадим деньги. А Шмильевич, как человек, знающий всю зону и зональные все эти истории, конечно, требовал деньги вперед. И, в общем, довел он до такого предела, что народ взбунтовался, потому что стояли все на морозе и охреневали. А потом пошли и расхерачили всю гостиницу. Менты все разбежались просто¹⁵⁵.

Олег Толмачев: А фраза «корова, корова, корова»? Это как было. Юрик выпил слегка, он же не пил ему нельзя было пить из-за сердца. А тут выпил в Иркутске, почему он и снимал все это тогда. Никто не любил, особенно Тихомиров, чтобы снимали. А Вите, кстати, все равно было, снимают его или нет. Мы как-то понимали, что не надо, все серьезно. А тут Юрик выпил, мы едем, а тут корова. «Ооо, корова, корова, корова»… «Вымя, вымя, вымя»… И все начали – только кого увидят и давай: «Ооо! Утка, утка, утка»… И понеслось. Где ни едешь – все: «Бутылка, бутылка, бутылка», «Кошка, кошка, кошка»…

Я вот сейчас думаю, все эти гастроли. Везде были проблемы с аппаратом. Да его, по сути, вообще не было. Нас все гастроли обслуживали какие-то местные…

Что касается концертного времени. Я раньше просто выходил и говорил – сейчас выступит «КИНО», а потом подсмотрел, как у западных артистов делается, и начал. Такой-то, такой-то… Каспарян… Выходит. Гурьянов… Выходит. Стадион орет. А надо же время тянуть, у нас концертная программа всего на сорок-сорок пять минут, Цой больше не играл. Да и нельзя было петь больше – иначе разнесли бы к черту все их стадионы и залы.

Но платили-то нам за час двадцать. Вот мы и тянули время как могли.

А на разогрев все отказывались перед Цоем работать. Их же попросту закидывали болтами, гайками, вон французам как досталось в Питере… В общем, никто не хотел выставлялся. Но я как-то уговаривал. Сначала этих бедных уфимцев – «ЧК». И если в Уфе их не закидали, то в Ташкенте даже не дали выступить. Потом я «Альянс» уломал, этого бедного Журавлева, они один раз съездили – и все. Потом «Биоконструктор». На Украине «Красных». Потом уже попросту взял своего другана Глебова, который пел песни свои, неважно какие. Я говорю: Леха, тебе надо продержаться три-четыре песни, пятнадцать минут. Ты пятнадцать, я минут пять, пока всех представлю… Потом Цой… Вот уже вам час. А там где час, там и час десять-двадцать. Это же не просто – вышел Цой и спел. Нужно было все дожать…