Виктор Цой

Владимир Шахрин: Майк и Цой в Свердловске

«Город Свердловск. Общежитие САИ (Свердловского архитектурного института).

Только попав в фойе, мы окончательно убедились, что это не преждевременная новогодняя шутка. Скопление народа (скопление средних размеров) ждало питерских кумиров. Устроители концерта заметно нервничают, пора бы и начинать, а кумиров нет. Они не могли знать, что в это время Майк и Цой (именно они скрываются под личиной кумиров) со своими друзьями на двух таксомоторах, заметая следы, уходят от преследования работников обл. отдела культуры.

Последние отнюдь не хлебом и солью встречают ленинградских музыкантов. Работники культуры желают отнять у самодеятельных артистов разрешение на выступление, выданное клубом туристской песни, и выдворить псевдотуристов из города. Моя бабушка сказала бы, что это чистое свинство, что сказал я, не трудно догадаться. Молодость и темперамент взяли свое, у парадного общаги скрипнули тормоза и нам предложили занимать места в зале. Каждого входящего в зал пристально осматривает сотня пар жаждущих глаз. Как оказалось, присутствующие неплохо знакомы с творчеством гостей, но никто не знает их в лицо. Я думаю, что если бы час назад кто-то, представившись Майком, попросил у меня добавить десять копеек на любимый портвейн, мог бы нарваться на грубость.

Один из устроителей делает залу многозначительные жесты, что, мол, СЕЙЧАС. В зал резвой походкой входит Вовчик Бегунов, мой школьный и армейский друг, и я, конечно, поприветствовал его, бурно зааплодировав: ведь я приличный человек и не буду кричать на весь зал: „Здорова, Бегунов!“ Зал, очевидно приняв его за одного из гостей, взорвался аплодисментами (странно, что есть еще в Свердловске люди, не знающие Бегунова). Бегунов, немного удивившись, что его все знают и любят, раскланялся и занял место в первом ряду. Но вот наконец-то появились два молодых человека с расчехленными инструментами и заняли места на весьма условной сцене. Да, это они. Как гласит народная мудрость, встречают по одежке… На обоих все исключительно не броское и скромное, даже, по-моему, отечественное. Нам почему-то это показалось симпатичным. Тех, кто вырядился как на дискотеку, это явно разочаровало. Позже стало ясно, что тех, кто смог попасть, а не тех, кто хотел попасть на концерт, в зале явное большинство…

И вот первые аккорды, выключается верхний свет, Майк представляет Цоя, Цой представляет Майка. Майк бодро поет первую песню, в конце которой звучат слова: „Я люблю «Аквариум» (в зале аплодисменты), я люблю „Динамик“ (аплодисменты), я не люблю «Машину времени», потому что люблю только подпольные группы“ (мощнейшие аплодисменты). Затем последовал ряд песен, которые можно объединить общим названием „Времена года“. Цой исполняет песню „Весна“, Майк, в ответ на это, поет свое чудесное „Лето“ (правда весьма паршиво – декабрь на дворе). Цой говорит, что в ответ на майковское „Лето“ он написал свое „Лето“, и надо признаться, получилось очень неплохо. „Девяносто два дня лета, солнце в кружке пивной, солнце в грани стакана в руке…“ – подпеваем я и мой сосед.

Какая-то дама, по виду староста группы или старшая по этажу, пытается заткнуть нам рты и всячески урезонить. Но когда русскому человеку хочется петь, остановить его может только турецкий ятаган или, в крайнем случае, трамвай. Чей-то робкий, слегка пьяный голос кричит: „Майк, «Город N»!“, но Майк поет о тех мужчинах, которых она знала. Мне показалось, что это далеко не лучшая его песня, и в подтверждение моих мыслей тот же голос, но уже понастойчивей, кричит: „Майк, «Город N»!“ Но очередь Цоя, и он поет свои хиты „Восьмиклассница“ и „Алюминиевые огурцы“. К нашим голосам присоединяется большинство зала, и мы дружно тянем: „У-у-у-у…восьмиклассница“…

Дама, что делала нам замечания, наконец-то поняла, что про крышу дома моего сегодня петь не будут, и тихо вышла… Зал аплодирует все дружнее, свистит, улюлюкает, в общем, становится похоже на концерт, а, уже прилично пьяный, голос все настойчивее кричит: „Майк, «Город N»!“ Майк читает записки, но все же реагирует на голос из зала: „Будет, все будет, ребята!“ В записке просят „Пригородный блюз“. Майк рассказывает, что эта песня сослужила им дурную славу: „После нее нас все считают панк-группой, ну какой я, к черту, панк, я старый человек, я рокер“, – говорит Майк и поет совсем новую песню „Гопники“. В ней поется о тех, кто слушает „Арабески“ и „Оттаван“, кто не может связать двух слов, не сказав между ними ноту „ля“, о тех, кто мешает нам жить, о гопниках, одним словом. Нам песня приглянулась, и мы выражаем симпатию вслух. Некто, дойдя до нужной кондиции, забравшись на подоконник, голосом потерпевшего истерично орет: „Майк, «Город N»!“ И падает с подоконника. „Там что, уже стреляют?“ – реагирует Майк. – Это очень длинная песня, и слова я плохо помню“. Зал дружно: „Напомним“.

И прогулка в уездный город N состоялась.

Песни сменяли друг друга, одни чуть лучше, другие чуть хуже, но, в общем, концерт был замечательным. Абсолютно неожиданно для зала Майк спросил: „Не пора ли заканчивать?“ Зал закрутил головами и зашумел как дубовая роща перед грозой. Становится ясно, что ребята все-таки споют „Пригородный блюз“, я слышу, как они решают, какие слова спеть в начале. И вот они начинают в бешеном ритме: „Я сижу на даче и читаю…“ Почувствовав, что скоро действительно придется прощаться, зал сыпет вопросы. Зал: „Виктор, как ты относишься к Болану?“ Цой: „Майк его любит больше, но я его тоже люблю“. Зал: „Майк, ваше кредо?“ Майк: „Как говорил Остап Бендер, «ВСЕГДА»“. Зал: „Майк, почему ты в очках?“ (весь концерт Майк играл в темных очках). Майк: „А почему ты в штанах?“ Реплика из зала: „Сыграйте по своей любимой песне, и разойдемся с миром“.

Майк поет что-то из классики рок-н-ролла (на английском языке). Цой уходит от ответа, ссылаясь на незнание языка. Зал: „Московский блюз“. Майк: „Ребята, здесь же не Москва“. Майк снимает с плеча гитару, которую на протяжении всего концерта он так и не смог настроить, Цой расстегивает до конца красную рубаху и тоже раскланивается…

Мы под сильнейшим впечатлением выходим под фонарный свет. Декабрьский мороз щиплет нас за возбужденные уши, постепенно приводя в себя (конечно, только тех, кто из себя вышел). Я тащусь домой на последнем трамвае, точно зная, что ночью мне приснится продолжение и я в унисон со вьюгой за окном буду петь во сне „У-у-у, транквилизатор“ и буду улыбаться. Спасибо тебе, Миша! Спасибо тебе, Витя! Спасибо тебе, подпольный рок!

P. S. Спасибо также всем великим мастерам звукозаписи, которые оставили нам лишь приятные воспоминания о концерте и кучу испорченной пленки».