Виктор Муравленко

— Муравленко сказал нам, — продолжил старый бурильщик, — что в этом суровом крае будут повсюду города и дороги. Многоэтажные дома, больницы, школы, детские сады. Свои университеты и телевидение. Аэропорты, научные центры, театры. Мы приехали сюда не только брать нефть, но и делать жизнь. Мы построим свой пансионат для нефтяников Сибири на берегу Черного моря, пионерские лагеря для ребятишек — большое дело начинаем, мужики! Даю вам слово: всё здесь будет, не пожалеете, что приехали… Вот так он сказал нам, и слово свое сдержал, — заключил дядя Коля, сам уже улыбаясь, будто и он видел что-то радостное. И, помолчав, добавил:

— То, что он говорил, казалось тогда фантастическим. Но не верить его словам было нельзя. Он, как настоящий лидер, привык ставить перед собой и другими зачастую самые запредельные задачи — и решать их… Кстати, уже едва ли не через год к нам стали приезжать известные артисты, певцы, поэты. Рождественский был, Роберт, Френкель, Шаинский, Кобзон. Молодая тогда и еще никому не известная Алла Пугачева. Это сейчас она примадонна-миллионерша, а тогда была совсем незаметной, скромной девчонкой. Пьеха пела.

— Пел, — механически поправил Алексей. — Стас ведь.

— Какой еще Стас? — возмутился дядя Коля. — Эдита! Не знаю я никакого Стаса.

— А я Френкеля не знаю, — в отместку откликнулся Алексей.

— А вот когда базу отдыха на берегу Черного моря построили, — не слушая его, продолжил бурильщик, — пансионат этот, в Туапсе, то знаешь, что первым делом Муравленко распорядился там установить?

— Что?

— Киоск со свежим пивом! Представляешь?

— Эка невидаль!

— А вот не скажи. Пива-то и в Москве порой днем с огнем было не сыскать. Семидесятые годы. А тут для нефтяников — свежее! «Жигулевское»! Не какое-нибудь нынешнее, заморская кислятина. А настоящее, горьковатое, пенное. А знаешь, как хотелось пива после работы? Нет, не знаешь. Сейчас такого и нету.

— Зато ночью можно купить. Плохо разве?

— Ночью спать надо, — разумно ответил дядя Коля. — Теперь тебе ночью запросто башку оторвут, вместе с пивом. А тогда можно было безбоязненно хоть до утра гулять, с девушкой. А насчет киоска, это я тебе так, к примеру. Чтобы показать, какая у него была забота о нефтяниках. Он их как своих родных детей любил, понимал. Потому что сам из бурильщиков. Во все вникал, во всякую мелочь. Рабочий день начинал с восьми утра, а вставал вообще засветло. До десяти занимался срочными текущими делами. Решал с замами крупные вопросы, согласовывал, выслушивал все доводы и аргументы. Четко проверял выполнение предыдущих поручений или заданий, и не дай тебе бог что-то не выполнить, увильнуть в сторону! После обеда — связь с Москвой, с министерствами, с Госпланом, институтами-разработчиками, заводами-поставщиками. Одновременно вникал в текущие дела всех структур главка, находил, как говорится, «узкие места», прикидывал, как их устранить. А еще просматривал специальную литературу, рефераты, отчеты НИИ. Жестко контролировал все службы. Да еще и сам преподавал, читал лекции. Обязательными были и контакты с сотрудниками, общественные дела, прием по личным вопросам. До самого позднего вечера работал. И так изо дня в день. Байбаков не зря говорил, что такая работоспособность, такая отдача делу, такой масштаб личности был только еще у одного человека. У Сталина.

Он замолчал, словно этим было все сказано. Больше и добавить нечего.

— А кто такой Байбаков? — вдруг спросил Леша.

Лучше бы не спрашивал, потому что дядю Колю разом передернуло как от электрошока, или ему кто на мозоль наступил.

— Ты вообще-то в какой школе учился? — проговорил он с таким видом, будто если бы сейчас не сидел, то непременно упал.

— А чего? Это председатель земного шара?

— Это бессменный руководитель Госплана СССР. Более тридцати лет. Он и теперь жив и здравствует, трудится в свои девяносто шесть лет. Другим бы так, кто смолоду баклуши бьет. Кто старик с детства.

Леша почесал затылок, примирительно сказал:

— Ну и дай бог ему еще голы забивать, я только рад буду. Одно не могу понять: откуда ты столько всего про Муравленко знаешь? Словно специально ходил за ним и записывал. Как юный следопыт.

Теперь уже дядя Коля тронул пятерней свой лысину. Ответил не сразу, а, чуть помолчав, подумав, как бы не решаясь открыться. Наконец, произнес:

— Я ведь, Леша, не только некоторое, самое лучшее время в моей жизни работал с ним, под его началом, но и потом, уже много позже, встречался, переписывался с его соратниками, друзьями, обменивался воспоминаниями. Это у нас как братство такое, «муравлиное». Больше тебе скажу. Я до сих пор о нем, о его судьбе материалы собираю. Газетные вырезки, мемуарные записки, старые интервью, исторические документы того времени.

— Зачем это тебе нужно?

Старый бурильщик как-то стыдливо поглядел на него, чуть ли не виновато сказал:

— Хочу… хочу о нем книгу написать. Уже пишу.

— Ты? Книгу? Ну, дядя Коля, даешь! — только и сказал Алексей, откинувшись на теплую травку.