Виктор Борисов-Мусатов

Для продолжения учебы он поступил в мастерскую Фернана Кормона. На первый взгляд этот выбор может показаться странным. Кормон был типичным представителем позднего академизма и ярым врагом всего нового в искусстве, начиная с импрессионизма. Но, пожалуй, ни у кого из других руководителей частных студий не было так хорошо поставлено преподавание рисунка, а овладение им в совершенстве стало задачей Борисова-Мусатова на данном этапе. Кстати, не с этой ли целью девятью годами раньше в мастерскую Кормона поступил Винсент Ван Гог?

Первый год пребывания в Париже Борисов-Мусатов только рисовал и изучал собрания музеев. В Лувре его увлекли мощью и блеском живописи, а также размахом монументальных решений Веронезе и Тинторетто. Но близки его складу чувств были и Фра Беато Анджелико и Сандро Боттичелли - эти любимцы художников символизма и модерна. Огромное впечатление на него произвели и женские образы Леонардо - художнику близки их таинственная одухотворенность и недосказанность. Из мастеров более позднего времени его очаровал Ватто, придавший меланхолическое очарование XVIII веку.

В Люксембургском музее Борисов-Мусатов увидел Эдуара Мане, Клода Моне, Огюста Ренуара, Камиля Писсарро, Альфреда Сислея и Эдуара Дега. Но особенно поразила его нежная женственная живопись Берты Моризо, которую он увидел на большой посмертной выставке весной 1896 года: «Передо мной каталог Берты Моризо, ...дорогой Моризо, я о ней вспоминаю, как о своей давно прошедшей любви»[¹ Цит по: А.А. Русакова. Борисов-Мусатов, с. 38.].

Девушка, освещенная солнцем. Этюд. 1897

Киевский музей русского искусства

Девушка с агавой. 1897

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Непосредственное знакомство с французскими импрессионистами естественно укрепило уверенность Борисова-Мусатова в верности того пути, который он начал еще в Маках в саду и Майских цветах. Но, когда Борисов-Мусатов попал в Париж, самым мощным направлением в художественной жизни Франции был символизм, воплощавший себя в изобразительном искусстве в стилистике модерна. Борисов-Мусатов был буквально очарован монументальным искусством провозвестника этого стиля Пьера Пюви де Шаванна, познакомился он и с творчеством таких его представителей, как мастера группы «Наби», и, думается, с произведениями Поля Гогена. И, наконец, японское искусство, которым были увлечены и «набиды», и Гоген, в полной мере в Париже открылось ему через деятельность Самуэля Бинга. Как раз во время приезда Борисова-Мусатова в Париж этот предприниматель, неутомимый пропагандист японского искусства в декабре 1895 года открыл чрезвычайно популярный среди художников-новаторов салон «Ар нуво Бинг», причем слова «ар нуво» стали термином, обозначившим модерн во Франции. Примечательно, что в тот же день рядом с салоном открылась выставка японского искусства.

Нельзя себе представить, что Борисов-Мусатов не побывал у Бинга - известно, что он привез из Парижа гравюры Хокусаи и Утамаро[² Там же, с. 51.]. Подытоживая впоследствии свои парижские впечатления, художник рассказывал: «Мои художественные горизонты расширились, многое, о чем я мечтал, я увидел уже сделанным, таким образом, я получил возможность грезить глубже, идти дальше в своих работах»[³ Там же, с. 41.]. Но не только искусство Франции, а через Францию и Японии познавалось художником. В Мюнхене учились его товарищи по Академии Дмитрий Кардовский, Игорь Грабарь, Марианна Веревкина. И они приезжали в Париж, и Борисов-Мусатов побывал в Мюнхене в 1897 и в 1898 годах. Но немецкий югендстиль, видимо, не заинтересовал его. Надо сказать, что и при всей увлеченности модерном и символизмом французского толка, художник не сразу решился взять их на вооружение.

Агава. 1897

Государственная Третьяковская галерея, Москва

Правда, художник попробовал поступить в мастерскую Пюви де Шаванна, что иронично описал в письме к матери: «Я все время боялся, что к моему приезду он возьмет да помрет, ведь ему уже за семьдесят. Но он сделал хуже - женился и перед свадьбой закрыл свое ателье. По приезде сюда я разыскал квартиру этого новобрачного и явился к нему в девять утра. Я застал его в бледно-сиреневом халате и высказал ему свое желание. И он хотя и проникся чувством уважения к моему стремлению, но все-таки заявил, что уже больше учеников не имеет»[1 Цит. по: А.А. Русакова. Борисов-Мусатов, с. 40.]. Это произошло на второй год пребывания Борисова-Мусатова в Париже, после летних каникул, проведенных в Саратове. Узнав, что русский молодой художник учится у Кормона, Пюви де Шаванн посоветовал ему продолжать занятия в той же мастерской.