Виктор Авилов

А потребность «остановиться, оглянуться» к 1992 году, когда состоялось это интервью, у Виктора Авилова уже время от времени давала о себе знать. И вряд ли дело было в болезнях — скорее, в том адском напряжении всех своих физических и моральных сил, в котором он существовал, «торопясь успеть». При наличии друзей, единомышленников, при разросшемся круге общения он все чаще чувствовал себя одиноким, хотел спрятаться в собственную скорлупу, хотел познать в себе те еще не до конца познанные силы, которые чувствовал и… которыми мучился.

Когда думаешь о последнем десятилетии Виктора Авилова, возникает такое ощущение, что он все глубже осознавал, как много ему дано и как мало, в сущности, он использовал из своих возможностей…

Рассказывает артист Театра на Юго-Западе Виктор Борисов: «Последнее время все спешил, спешил… Хотя он и так сделал, дай бог! Любому из актеров сыграть бы половину. А он спешил, торопился… не жалел себя… дальше, дальше! И вот вдруг! Будто Боженька сказал: „Ну хватит, Вить, ты и так уже наработал…“ И забрал к себе… Ведь в актерском плане, по большому счету, наш театр был „театром Авилова“. На него ходили. Его любили. Его узнавали. Мы как-то одно время вместе ездили домой. На метро. Так с ним невозможно было ходить — все же узнают. А он к этому легко, без ажиотажа, но и без раздражения относился. И при этом оставался не „Виктор Васильевич“, а „Витек“. Витек Авилов».

В Москве продолжалась та же суетная, обычная театральная жизнь. Виктор Авилов вышел на сцену рано, слишком рано после такой тяжелой операции. Удержать его дома не было возможности — он рвался к работе, без которой не мог жить, просто не мыслил своего существования. К Воланду он вернулся чуть позже, чем к другим своим ролям, — слишком тяжелым был этот образ, хотя «легких» для Авилова не существовало: его способность затрачиваться, выкладываться на каждом спектакле давно уже вошла в легенду. Как вошла в легенду его способность обсуждать спектакль после его окончания горячо, страстно, объективно, с учетом всех мелочей, которые по той или иной причине не получились сегодня или прозвучали не так, как должны были…

Наступил девятнадцатый сезон Театра на Юго-Западе. Шла подготовка к празднованию двадцатилетнего юбилея — серьезного, волей-неволей подводящего какие-то важные итоги существования труппы. Валерий Белякович решил отметить эту дату весело — спектаклем «Сон в летнюю ночь» по Шекспиру, комедией, которую он прочитал как фарс, как пародию на фантом-оперу. Изысканные костюмы, обдуманный подбор музыки, выразительная сценография… И конечно, на сцене рядом с молодой порослью были прославленные «старики», отцы-основатели Театра на Юго-Западе.

Виктору Авилову досталась в «Сне в летнюю ночь» роль одного из работяг, репетирующих спектакль к торжественной свадьбе герцога Афинского. Ему, долговязому, с широко распахнутыми наивными голубыми глазами, была предложена роль девственницы Фисбы. Авилов был до невозможного уморительным. Слезы хохота буквально закипали в глазах, когда мы смотрели на него, такого нелепого, такого старательного, так пытающегося передать пластику и мимику своей девственницы, но совершенно не понимающего — что и зачем он делает под руководством режиссера Дудки (Вячеслав Гришечкин). Казалось бы, роль достаточно проста для такого опытного артиста, как Виктор Авилов. Но никогда она не стала бы для него интересна, если бы не потребовала затрат, — вот Авилов и сыграл здесь свою любовь к театру, свой восторг перед ним, свое восхищение режиссером, но пародийно оттенил все это бесталанностью своего героя, ни на миг не осознающего, что же это такое — Театр.

Кто знает, может быть, играя Фисбу, Авилов вспоминал свои первые месяцы в студии Валерия Беляковича, когда они ничего еще не умели, но кидались с энтузиазмом в любую авантюру, лишь бы играть… В какой-то степени, наверное, так оно и было, иначе ирония не прозвучала бы в этой роли так тонко и точно…

Валерий Белякович, однако, хотел отметить юбилей театра достаточно широко, явив все возможности своей труппы. А потому второй премьерой юбилейного сезона стал спектакль «На дне» М. Горького. Он начал репетировать пьесу, ставшую невероятно актуальной вновь почти через столетие после своего появления. Наша жизнь разломилась, «мирок порвался, как мешок», по словам Галины Галкиной, — резкое расслоение общества, непривычные понятия, в одночасье становящиеся нормой существования, всеобщая растерянность перед завтрашним днем. Все это оказывалось «фундаментом» ночлежки, выстроенной и выстраданной Валерием Беляковичем на юго-западных подмостках.