Виктор Авилов

Есть поговорка: «Месть — блюдо, которое надо подавать холодным». Но ведь остывшая месть, как правило, обращена на тех, кто не виноват в страданиях мстителя. На таких же, в сущности, жертв, на детей и близких тех, кто совершил некогда подлость и предательство… Виктор Авилов не мог не задумываться над этим, создавая образ своего романтического героя — героя, которого мы восприняли и приняли в том возрасте, когда складываются, формируются идеалы, выковывающие в конечном счете характер и мироощущение на многие годы и десятилетия последующей жизни. А потому он сумел внести в бытие своего персонажа ту ноту двойственности и тоски по невозможности осуществления идеала, которая делала графа Монте-Кристо еще более притягательным для нас, давно переживших юные годы.

В самом начале фильма аббат Фариа говорит: «Мне нравится ваша улыбка…» — в ней, слабо скользнувшей по лицу узника, мудрый аббат сумел разглядеть незаурядную личность человека, пострадавшего безвинно и жестоко. И понял, что человек этот — пока не более чем глина, из которой можно вылепить подлинную личность. «Вы — чистый лист, — говорит аббат. — Нарисуем на нем портрет мудрого человека, аристократа духа… Быть истинным аристократом духа — удел немногих…»

Виктор Авилов умудрился каким-то непостижимым образом сыграть в фильме «Узник замка Иф» не только конкретную историю молодого, добродушного, влюбленного и удачливого парня Эдмона Дантеса, превратившегося по воле судьбы и недобрых людей в одержимого местью, холодного графа Монте-Кристо (в этом немало помогло то, что юного Дантеса сыграл Евгений Дворжецкий, история же, воплощенная на экране Авиловым, начиналась с замка Иф), но и тот непростой процесс, который пережили мы вместе со своим временем, восприняв идею восстановления справедливости любой ценой более многомерно и объемно…

И потому Монте-Кристо Виктора Авилова был не только «человеком-топором» и даже, быть может, совсем не им — он был страдающим бывшим (что представляется принципиально важным!) романтическим героем, сердце которого навсегда утратило теплоту и сочувствие, но мысль которого часто останавливалась перед им же самим задуманной и осуществляемой жестокостью. Останавливалась ненадолго, на время, чтобы все-таки победить… Это представляется особенно важным, если вспомнить «ход» Юнгвальда-Хилькевича с «раздвоением» единого образа между Евгением Дворжецким и Виктором Авиловым. Авилову с самого начала уготована была роль сначала узника, мучительно познающего себя в замке Иф, в общении с аббатом Фариа, а затем — холодного, неумолимого мстителя, рассчитывающегося со своими врагами за несостоявшуюся жизнь. Этот прием значительно упрощал работу артиста, но Виктор Авилов сам усложнил роль тем внутренним ощущением бывшего романтического героя, о котором уже было сказано. На протяжении всего фильма он как будто одержим двойственностью, душа жива одним, а разум — другим. Для того чтобы убедительно сыграть это, нужно немалое мастерство. И оно у Виктора оказалось. Скорее всего, не на уровне осмысленно освоенной профессии, а на уровне интуитивном, который дается человеку думающему, погруженному в предложенный материал. Человеку, по природе своей одержимому теми самыми идеалами благородства, честности, о которых Авилов говорил в связи с ролью Ланцелота. Ему важнее прочего было обнаружить в своем графе Монте-Кристо рыцарственные черты и, ухватившись за них, интуитивно выстраивать роль…

Вот это постоянное раздвоение мысли и чувства и составило особое обаяние его графа Монте-Кристо, который должен был пройти определенный путь, пройти его твердо и убежденно, чтобы в самом конце понять: важно совсем иное. Не случайно последними словами фильма стали слова графа Монте-Кристо: «Господи, спасибо, что Ты мне оставил возможность любить!» К этому ощущению, к этому признанию вел мстителя его праведный и неправедный путь — чтобы в финале вновь испытать любовь и поблагодарить за нее Бога… А это было возможно лишь в том случае, если вся история мести была пережита лишь в грезах. «Я никому не мщу, — говорит граф Монте-Кристо, — я лишь помогаю Провидению восстановить справедливость». В этих словах — самообман человека, пытающегося встать над Добром и Злом. Только самообман…

Думается, для Виктора Авилова это и стало главным в роли: счастье понять, что освободившаяся от трагических пут душа способна вновь полюбить, счастье пережить все самое страшное в грезах, оставшись в жизни высоким и чистым. Оставшись подлинным рыцарем…

Этим во многом оправдано несовершенство фильма «Узник замка Иф».

Первые в жизни Виктора Авилова съемки проходили для него невероятно увлекательно — он постигал новое искусство, к которому артиста давно уже тянуло; он впервые работал с другим режиссером и по совершенно иным «схемам». Он постигал специфику кино, потому что уже тогда знал: рано или поздно наступит время, когда он обязательно будет снимать сам.