Виктор Астафьев

Ну, да когда-нибудь приедете и сами увидите наше житье-бытие. Все бы ладно, но очень тоскуем по внукам; я по Вите, поскольку Женьку почти не видел. А Марья Семеновна и того знает хорошо, так не знаю, сколько здесь вытерпит. Пока что дюжит, не просится.

Ну, если додюжит до съезда (начало декабря), значит, вместе полетим, но, если б не внуки, и на съезд меня бы отсюда и на аркане не вытащили.

Работать я пока не начинал, все устраиваемся, обживаемся, в земле копался. Однако в зиму и работать примусь, тогда еще веселей пойдет житуха.

Вот пока и все. Пришел братишка-охотник (недавно зверюшку добыл), охота про лес поговорить.

Обнимаю, целую Вас! Еще раз будьте здоровы!

Я и Маня.

28 октября 1980 г.

д. Овсянка…»

24 января 1981 г.

«Дорогие Юля! Женя!

Вчера получил две бандероли с „Поклоном“ — две штуки в одной и три — в другой. Спасибо!

Я живу хорошо. Все время было морозно и солнечно, и я впервые за много зим не кисну, нет обострений, соплей и кашля. Тянет работать и работаю, но больше на других, все меня не отпускает текучка, а не одолев почту и чужие рукописи, и я никак не могу свободно заняться своими делами.

Маленько тут прибарахлило сердце, но уже ничего. Я написал большой кусок о Константине Симонове в „Зрячий посох“ и малость надорвался.

Живу один, нигде почти не бываю, ибо в городе свирепствует грипп, да мне и нравится здесь в тишине и уединении — этакая благодать!

Числа 10–15 февраля собираюсь быть в Москве и воссоединюсь там с Марь Семеновной, если ничего не сотрясется еще.

Юля! У меня к тебе большая просьба: когда будешь писать Зое во Львов или разговаривать с нею по телефону, попроси ее купить для меня карту Львовской области, обыкновенную, административную, она мне нужна для работы, и пусть пошлет по моему адресу, ладно?

А как живете вы? Что нового? Как собака? Тявкает?

Ну, до скорой встречи, мои дорогие.

Целую вас братски.

Ваш Виктор».

«Дорогие Юля и Женя!

Прошел уж вроде бы век, как мы были в Москве, гостили у вас. Лето удивительно длинно рассекает время — все, что было до него, кажется далеко. И хотя лето у нас, как и везде, худое, дождливое, прохладное, однако все же идет быстро. Мы живем в основном в Овсянке, но побывали и в тайге, на юге края, на пустынной еще и малозаселенной реке Амыл, стекающей с Саянского хребта. Проехали 700 верст на своей машине, да там еще поднимались сто верст на лодках тамошнего производства, деревянных, узких, и жили на пасеке несколько дней, но шли дожди и рыба клевала плохо. Я, правда, пытался и в дождь рыбачить, сшибал харюзков на уху, но на каждом водоеме своя рыбалка, пока применишься.

Там хариус берет в основном на мушку, еще лучше, если мушка с крупной мормышкой. А у меня таковой не было, и мушки мои мелки оказались для тамошнего хариуса, стремительного и хлесткого, однако голов пятьдесят-таки погубил, и несколько харюзков поймал приличных. В последние дни и отпускал мало, а сперва рыбачил наполовину — половина обратно уходила, сбивал и об себя, и удилище жидкое оказалось, половину брал.

Но край так дик еще и тих, что все равно получили большое удовольствие, и для памяти многое сохранилось. Завтра вместе опять, мы с Марьей Семеновной, летим на север, в Туруханский район, на Осиновские пороги, к моему другу детства — посмотреть, порыбачить… А потом уж ягоды поспеют и грибы, надо тоже поездить.

Я тут на вашу долю купил хорошую книгу, изданную „Энциклопедией“. Называется „Книговедение“ (Энциклопедический словарь), в ней есть и шрифты, и всякое-якое о книге. Вам это нужно, и, если не приобрели, я привезу осенью. До осени не поеду и не полечу никуда — очень трудно летом от нас летать и ездить. Сам я с весны ничего серьезного не делаю, а М. С. стучит на машинке. Все живы и здоровы, как здесь, так и в Вологде, чего и вам желаем. Целуем и обнимаем — я и М. С.

10 июля 1982 г.

Вышла книга Яновского, видели, нет?»

Письмо написано на почтовой болгарской открытке с видами Хисара, курортного местечка в Болгарии:

«Дорогие Юля! Женя!

Не знаю, успею ли из дома, так заранее поздравляю Вас с Новым годом и желаю главного — здоровья!

Мы здесь уже 20 дней. Я сделал операцию, отдолбили мне шишку на ноге, а то уж ходить не мог. Долбили в Пловдиве, и там от одиночества я написал жуткий рассказ, а сейчас работаю над сценарием по „Краже“ и еще очерк доделал о том, как мордуют и грабят Сибирь.

Словом, начал работать вплотную, чему радуюсь и, кажется, не один я. Здесь мы пробудем числа до 8-го декабря, т. е. в Софию выедем и 10-го собираемся улететь, если раньше ничего не сотрясется.

Как вы? Храни вас Бог!

До свидания.

Виктор и Мария Семеновна».

Без даты, на новогодней почтовой открытке:

«Дорогие Юля! Женя!

Ну, вот еще один год убавился из нашей жизни, а горевать или радоваться тому — и не знаешь. Такие времена наступили, что в иной раз вспомнишь библейскую проповедь о Страшном Суде: „и тогда живые станут завидовать мертвым“. Во всяком разе, будучи днями на могиле Ирины, я поймал себя на мысли, лежит вот тихо под белым снегом и не мучается, ничто ее не тревожит.