Виктор Астафьев

В 1960 году, будучи слушателем Высших литературных курсов, на одной из встреч в Перми с руководством местного отделения Союза писателей Астафьев решительно заявил, что после учебы в Чусовой не вернется. Ему, мол, даже дорога на электричке от Чусового до Перми и обратно «обрыдла», но главное — нет творческой среды. Тогда же Астафьев всерьез задумался о переезде в Сибирь.

Но, по свидетельству его жены Марии Семеновны, начальство в тот раз «урезонило» Виктора Петровича. Напомнили ему, что здесь он родился как писатель, сумел о себе заявить, и как-то не очень благодарно будет с его стороны, если он уедет в другой город. Было твердо обещано решить квартирный вопрос.

Совсем кстати в ту пору в центре города строился приличный дом. Астафьев вспоминал, как он более года ездил смотреть, как продвигается строительство дома, в котором была обещана квартира. Боялись они с женой, что ее или займут, или передумают давать.

«Спустя восемнадцать лет после войны, — пишет он, — мы получили долгожданную квартиру; и тогда я запомнил навсегда родившуюся в ту пору поговорку, что жизнь советского человека делится на две половины: до получения квартиры и после получения таковой. Квартира сдана нам была без света, без воды, без газа, с бетонными пробками в трубах и вывороченной плиткой в совмещенном туалете…» А меж тем семья к тому времени состояла из пяти человек: Виктор Петрович и Мария Семеновна, дочь Ирина, сын Андрей и племянник Анатолий. Хоть квартира была и трехкомнатная, особо в ней не развернешься — ведь все в семье уже взрослые.

Так что почти сразу же возник вопрос о приобретении домика в деревне, где бы Астафьев мог уединяться, чтобы его никто не отвлекал от главного дела — творческой работы.

Тут надо сделать небольшое отступление.

При всех сложностях жизни в Перми в послевоенные десятилетия там сложилась довольно благоприятная обстановка для молодых авторов. Это происходило потому, что в областном центре имелось свое издательство, в котором работали отзывчивые люди, считавшие своим долгом помочь начинающим писателям встать на ноги. Не случайно, например, Астафьев называл одной из важнейших за годы жизни на Урале встречу с Борисом Никандровичем Назаровским. Знакомство с ним постепенно переросло в крепкую дружбу.

Этот, по словам Виктора Петровича, «культурный и мужественный» человек, который к тому же мог отстаивать свое мнение, возражать «верхам», к тому времени из идеологического кресла руководителя областной партийной газеты «Звезда» перекочевал на должность главного редактора книжного издательства.

«Нашему брату» (молодым авторам. — Ю. Р.), писал Астафьев в статье «Подводя итоги», вдвойне повезло, ибо на хозяйстве издательства директорствовала Людмила Сергеевна Римская — женщина умная и изворотливая, знавшая толк в людях, любившая литературу и литераторов, особенно молодых, не менее, чем своих родных детей. В пристяжке к ней и оказался «ироничный, тонко воспитанный меломан, эстет, проницательный человек и читатель» Б. Н. Назаровский.

«Не всякого якова он подпускал к себе, не всякому оказывал доверие и, тем более, наделял дружеским расположением. Я удостоился всего этого, хотя поначалу с трибун посрамлял начальника своего, называл душителем талантов…» Несмотря на это, «старик» проявил к задиристому молодому дарованию «большое отеческое снисхождение» (по оценке самого Астафьева), опекал и помогал его творческому становлению.

Когда встал вопрос о поиске деревенской баньки, которую можно было бы приспособить под домик для работы (да хорошо бы поближе к речке — как же он без природы и без рыбалки?!), писатель обратился за советом к Назаровскому.

Мария Семеновна вспоминает об этом так:

«Борис Никандрович встретился с бывшим мельником, жившим в деревне Быковке и продававшим свой дом вместе с пристройками. Сначала Виктор Петрович с Борисом Никандровичем сходили туда — деревня маленькая, стоит на очень красивом месте, от большой воды с парохода идти километра три, а внизу, около дома, за баней течет говорливая, до слезы прозрачная и студеная вода — зуб ломит, — и харюзки водятся! В угоре — клубника, еще — земляника, малина…

Избушку долго приводили в порядок, и артельно, и поодиночке… Много потребовалось времени, силы, упорства и еще бог знает чего, чтобы привести все в нормальный жилой вид и состояние. В одной „конюшке“, выбеленной, оклеенной, с ровненьким промытым полом, который покрыли двумя половичками, сразу оборудовали кабинет Виктору Петровичу. В другой — столовую с раздвижным круглым столом посередине, над ним висячая лампа, у стен скамейки и табуретки, незастекленное окно затянули марлей. Для всех в семье эта комната стала любимой. После обеда или ужина там подолгу засиживались за разговорами о книгах, рыбалке, охоте…

Под развесистой черемухой, за столиком, вкопанным ножками в землю, пили чай или холодное молоко, или бражку — все шло за милую душу».