Виктор

Старшекурсник кивнул и поспешно свалил в туман. А я коротко глянул ему вслед и решительно открыл дверь. За ней обнаружилась небольшая комната. И она могла похвастаться тремя кушетками, металлическими шкафами с пузырьками, парой ширм, медицинскими инструментами на блестящих подносах и характерным для больниц запахом. А ещё тут околачивались две весьма пожилые женщины в белых мантиях и колпаках с красными крестами.

Одна из старушек, с приятным мягким лицом, тотчас поманила Грету пальчиком и ласково сказала:

— Подойди, деточка. Вижу, нелегко тебе сегодня пришлось.

Фон Браун одарила её вымученной улыбкой и прошествовала к старушке. А та занялась её ногой.

Другой же бабке пришлось выбирать между мной и Павлом. И после недолгих раздумий она выбрала меня. Холодно глянула и приказала:

— Положи артефакты на стол, а сам присаживайся на кушетку. А ты, — обратилась она к Павлу. — Подожди в коридоре, чай не помрёшь. И дверь притвори. Только не хлопай.

Здоровяк шмыгнул разбитым носом и вышел вон. А я послушно оставил на столе браслет и цепочку. Уселся на довольно твёрдую кушетку и взглянул в одутловатое лицо старухи. И только сейчас мне бросились в глаза её седые волоски, растущие над верхней губой. Бр–р–р…

Бабка же криво усмехнулась и без всякого пиетета принялась отдирать мою импровизированную повязку из рукава кофты. А та ведь успела присохнуть к моей ране.

Етижи пассатижи! Боль обжигающей плетью стеганула меня по нервам, а глаза полезли из орбит. Но орать я не стал. Лишь до хруста стиснул зубы и принялся мысленно проклинать старую ведьму.

Ей–богу, она дементор, наслаждающийся болью других! Эта карга даже не удосужилась предложить мне обезволивающее. Хотя её коллега с доброй улыбкой всучила Грете какую–то настойку. Дворянка её хряпнула. И после этого с девичьего лица как ветром сдуло гримасу еле сдерживаемой боли.

Мне же пришлось терпеть…

Хорошо хоть безжалостная стерва довольно быстро избавила меня от повязки. Однако потом она стала протирать мои раны какой–то едреной хернёй. И та начала огнём жечь мою плоть. Я опять едва не взвыл от боли.

Да она млять издевается надо мной, что ли?! Вот угораздило же меня попасть в лапы к садистке!

Благо, старуха вскоре совершила несколько магических пассов, которые заставили затянуться раны на моей руке. От них остались лишь четыре багровые полосы. И на этом экзекуция, кажется, подошла к концу.

Бабка с нехорошим прищуром глянула на меня и будто бы с угрозой спросила:

— Ещё на что–нибудь жалобы есть, молодой человек?

— Не–е–ет! — истово выдохнул я, слетел с кушетки и выскочил из помещения.

В коридоре меня встретил заскучавший Павел. Он сразу же встрепенулся и спросил:

— Всё? Теперь можно мне топать к лекарке?

— Лучше беги, глупец, — честно предупредил я его, как ошпаренный проскакал по коридору и помчался по лестнице.

Лечение старой ведьмы вдохнуло в меня столько сил и эмоций, что я вихрем пронёсся по ступеням до самого восьмого этажа и буквально влетел в общую душевую. Хотя буквально четверть часа назад помирал от усталости.

Но уже стоя под тёплыми струями воды, с меня вместе с потом и грязью, ушло и нервное возбуждение. И ему на смену явились чудовищная усталость и сонливость. Я чуть не уснул прямо в душевой. Но всё же мне хватило сил доковылять до своей комнаты, разоблачиться и пластом повалиться на кровать. Кажется, я вырубился даже раньше, чем моя голова коснулась подушки.

И по моим внутренним ощущениям стук в дверь раздался буквально через мгновение после того, как я уснул. Но разлепив пудовые веки, я увидел, что комнату уже залил серый утренний свет. А за окном моросил мелкий дождь и светило холодное осеннее солнце.

Тем временем стук повторился. И я недовольно прохрипел:

— Подите прочь! Дайте хоть в субботу выспаться!

— Это Пашка, — раздался за дверью низкий голос здоровяка. — Перетереть надобно.

— Ах–х–х, — тяжело вздохнул я. — Точно не хочешь прийти через пару часиков?

— Нет.

— Надеюсь, у тебя что–то важное. Минимум, всемирный потоп.

Мне пришлось с кряхтением встать с кровати, прошлёпать босыми ногами по полу и открыть дверь.

В коридоре предсказуемо обнаружился Павел. И с его лицом творилась какая–то чертовщина. Парень выглядел, как человек, который второй год страдает запором, но пытается улыбаться.

Я изумлённо выпучил глаза и выдохнул:

— Чего это тебя так перекосило? Медпомощь той карги так тебя изувечила? А я ведь говорил — беги.

— Нет. Просто я пытаюсь изобразить дружелюбие, — признался тот и с облегчённым вздохом перестал улыбаться. На его физиономию сразу же вернулось привычное задиристое выражение.

— Ясно, а то я уж подумал, что ты хочешь вцепить зубами в мой кадык.

— Хм… смешно, — усмехнулся он краешком рта. — А лечение Вредной Берты в самом деле чуть не сгубило меня. Жаль, я только сегодня утром узнал, что она самый большой страх всех анималистов–простолюдинов, возвращающихся с полевой тренировки. Поговаривают, что у неё есть какая–то нелюбовь к простым людям вроде нас.

— А где ты это узнал? — спросил я и посторонился, пропуская парня в свою комнату.