Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1

– О да, и он это чувствует. Посмотрите, он старается с удвоенным жаром ухаживать за принцессой, чтобы вы не затмили его.

У принца вырвалось нетерпеливое движение; однако, увидев торжествующую улыбку на губах де Лоррена, он сдержал лошадь и пустил ее шагом.

– Впрочем, – сказал он, – что мне смотреть на кузину! Я же давно знаю ее. Ведь мы вместе воспитывались. Я достаточно видел ее ребенком в Лувре.

– Извините, ваше высочество, она весьма изменилась, – заметил де Лоррен. – В те времена, о которых вы говорите, она была не такой блестящей и, главное, далеко не такой гордой. Помните тот вечер, ваше высочество, когда король не пожелал танцевать с ней, найдя, что она некрасива и плохо одета?

Герцог Орлеанский нахмурил брови. Действительно, нелестно для него было жениться на принцессе, которою король пренебрегал в молодости.

Может быть, он ответил бы своему фавориту, но в это мгновение, оставив карету, к принцу подъехал де Гиш.

Он издали следил за принцем и де Лорреном и напрягал слух, стараясь уловить фразы, которыми они обменивались.

Из коварства или по неосторожности де Лоррен не счел нужным притворяться.

– Граф, – начал он, – у вас хороший вкус.

– Благодарю за комплимент, – ответил де Гиш. – Но чем я заслужил его?

– Гм! Спросите его высочество.

– Конечно, – подтвердил герцог Орлеанский, – Гиш отлично знает, каким совершенным кавалером я его считаю.

– Раз мы на этот счет согласны, граф, я продолжаю, – сказал де Лоррен. – Не правда ли, вы уже неделю находитесь подле принцессы?

– Пожалуй, – ответил де Гиш, невольно краснея.

– Так скажите нам откровенно: как вы находите ее?

– Ее? – с изумлением спросил де Гиш.

– Да, ее внешность, ее ум?

Ошеломленный таким вопросом, де Гиш не сразу нашелся, что ответить.

– Ну, ну, де Гиш, – громко смеялся де Лоррен, – скажи, что ты думаешь, будь откровенен; его высочество приказывает.

– Да, да, приказываю, – сказал принц.

Де Гиш пробормотал несколько невнятных слов.

– Я знаю, что это щекотливый вопрос, – продолжал герцог Орлеанский. – Но ведь мне можно говорить все. Как ты ее находишь?

Желая скрыть свои чувства, де Гиш прибегнул к единственному средству защиты, которое остается у человека, застигнутого врасплох: он солгал.

– Я не нахожу принцессу ни красавицей, ни уродом. Скорее она недурна собой.

– Боже мой, граф! – вскричал де Лоррен. – И это говорите вы, так восхищавшийся ее портретом?

Де Гиш покраснел до ушей. На счастье, его горячая лошадь бросилась в сторону, и это помогло ему скрыть выступившую краску.

– Портретом? – спросил он, возвращаясь на прежнее место. – Каким портретом?

Де Лоррен не сводил с него глаз.

– Да, портретом. Разве миниатюра не похожа?

– Не знаю. Я забыл портрет: он исчез у меня из памяти.

– А между тем он произвел на вас сильное впечатление, – заметил де Лоррен.

– Возможно.

– Но она по крайней мере умна? – пожал плечами герцог Орлеанский.

– По-видимому, да, ваше высочество.

– А Бекингэм? – спросил де Лоррен.

– Не знаю.

– Должно быть, умен, – сказал де Лоррен, – раз он смешит принцессу, и она, кажется, с большим удовольствием разговаривает с ним. А неглупой и остроумной женщине неприятно находиться в обществе глупца.

– Значит, он умен, – наивно ответил де Гиш, которому на помощь явился Рауль, увидевший его с опасным собеседником.

Де Бражелон обратился к де Лоррену и таким образом заставил его переменить тему разговора.

Въезд был торжественный и блестящий. Король, желая оказать брату почет, велел устроить великолепную встречу. Принцесса и ее мать остановились в Лувре, в том самом Лувре, где во времена изгнания они так страдали от забвения, бедности и лишений.

Дворец был негостеприимен раньше к несчастной дочери Генриха IV; его голые стены, провалившиеся полы, покрытые паутиной потолки, огромные полуразрушенные камины, эти холодные очаги, которые едва удавалось согреть на средства, из милости отпускаемые парламентом, – все теперь преобразилось. Великолепная обивка, пушистые ковры, блестящие плиты пола, картины в широких золотых рамах, повсюду канделябры, зеркала, роскошная мебель, телохранители с гордой осанкой и в шляпах с развевающимися перьями, огромная толпа слуг и придворных в передних и на лестницах – вот что встретило их теперь.

В огромных дворах, некогда печальных и немых, гарцевали всадники. Из-под копыт их лошадей, ударявших о камень, сыпались тысячи искр. Молодые красивые дамы поджидали в каретах дитя той дочери Франции, которая в годы своего вдовства и изгнания порой не находила полена дров для очага, куска хлеба для стола и которую презирали даже дворцовые слуги.

Вдовствующая королева возвращалась в Лувр с болью в сердце, полная горьких воспоминаний, между тем как ее дочь, обладавшая более изменчивым и забывчивым характером, ехала туда радостная и торжествующая. Королева знала, что блестящая встреча относилась к счастливой матери короля, восстановленного на втором троне Европы, тогда как дурной прием был оказан ей, дочери Генриха IV, в наказание за то, что она была несчастна.