Вихрь

Она объяснила, что человечество стало разбираться в сущности гипотетиков. Государства Гавани Туч уже начали основывать виртуальные колонии в компьютерном пространстве здешних сетей гипотетиков. Колонистами обычно становились престарелые и немощные, торопившиеся расстаться со своими физическими телами. То же самое, по ее словам, мог сделать и я.

— Мне и без того хорошо.

— В одиночестве?

— Да, в одиночестве.

— Вы понимаете, к чему себя приговариваете? К бессрочному одиночному заключению — если только ваше «я» когда-нибудь не истощится и не станет хаотичным…

— Я позабочусь, чтобы этого не произошло.

Я видел, что она мне не верит.

— Чем же вы займетесь? Будете до скончания времен странствовать по галактике?

Как бутылка в море.

— Когда-то давным-давно у моего отца была библиотека, — сказал я. — Среди других томов там была книга Рабле. Узнав, что умирает, Франсуа Рабле сказал: «Je m’en vais chercher un grand peut-etre». Это значит: «Я ухожу искать большое „может быть“».

— А нашел только смерть.

— Peut-etre, — ответил я с улыбкой.

Она тоже улыбнулась, хотя я чувствовал, что ей меня жалко.

* * *

Я простился с Эллисон и Турком. Эллисон умоляла меня принять предложение Гавани Туч и остаться, хоть физически, хоть виртуально. Я отказался, и она разрыдалась, но я был непреклонен. Я не желал никакого перевоплощения. Я и этого-то не желал и не просил.

После ухода Эллисон Турк побыл со мной еще немного.

— Я иногда гадаю, не избраны ли мы для всего, что с нами случилось. Все так странно, правда? Совсем не похоже на жизнь других людей.

Похожего мало, согласился я. Но избранниками я нас не считал.

— Все могло произойти в бесчисленных вариантах. В нас нет ничего особенного.

— Думаешь, в конце что-то найдешь? Что-нибудь, что придаст всему этому смысл?

— Не знаю. Peut-etre.

Все мы падаем. И все куда-то приземляемся.

— Тебя ждет долгий путь… Мне он не покажется долгим. Я путешествую налегке.

— Все твое при тебе, — согласился Турк Файндли.

* * *

Я поместил город в пузырь замедленного времени и для ускорения воспользовался солнечным светом. Вокс-Кор оставил позади орбиту самой дальней планеты системы и ворвался в межзвездный вакуум. Мне для этого потребовалось одно мгновение. Секунды на городских часах были равны столетиям.

У меня не было цели. Притяжение тяжелых звезд сообщало моей галактической траектории непредсказуемые векторы, делая ее похожей на вихляющую походку пьяницы. Все мое вмешательство ограничивалось уклонением от препятствий.

В физическом теле Айзека Двали я часто блуждал по ярусам и переходам Вокс-Кора. Город по-прежнему соблюдал запрограммированный ритм, поддерживал состав атмосферы, содержал в порядке свои пустые парки и сады. Гуляя, я иногда сторонился, пропуская движущихся роботов — железных обезьян, собиравшихся на свои дневные службы. Они походили на людей, но у них отсутствовали представление о морали и способность к созиданию, поэтому я подавлял невольное побуждение заговорить с ними.

Делить сутки на день и ночь было бессмысленным анахронизмом, однако мое смертное тело не желало от него отказываться. Днем я нежился на искусственном солнышке, по вечерам штудировал древние книги из вокских архивов или перечитывал воспоминания, которые мне оставили Турк и Эллисон.

Ночами, когда тело спало, я расширял свое «я», включая в него весь Вокс-Кор. Я создавал модели стареющей галактики и своего места в ней, разматывал ручейки информации из сложных клубков экосистемы гипотетиков. Звезды, мгновение назад еще бывшие молодыми, исчерпывали свое ядерное топливо, деградировали и превращались в тлеющие угольки: бурые карлики, нейтронные звезды и сингулярности в своих бездонных могилах. По сравнению с течением времени во внешней вселенной, мое сознание было обширно и медлительно. Наверное, таким было бы мироощущение самих гипотетиков, если бы они сознавали себя.

Сигналы, мчащиеся со скоростью света, мелькали между звезд так же быстро, как сообщались нейроны в мозгу Айзека Двали. Я стал воспринимать галактику как единое целое, а не как россыпь звездных оазисов, разделенных световыми годами пустоты. Сети гипотетиков пронизали ее, как грибные гифы гнилое дерево. Своим ночным зрением я видел их как разноцветные нити света, озаряющие сложную и обычно невидимую галактическую структуру. Кольца цветущих миров представали замкнутыми цепями углеродных атомов в органической молекуле. Древние мертвые кольца мерцали, как бледные призраки; машины гипотетиков или гибли там из-за нехватки ресурсов, или устремлялись оттуда к ближайшим очагам звезд.

Живая галактика пульсировала, истощаясь и обновляясь. Тут и там открывались, разрабатывались, совместно использовались новые технологии и источники энергии.