Лицо Жана расплылось в улыбку. Он старался обратить ее внимание на свои руки, положив их на колени. Он пожал плечами с веселым видом, как бы выражая этим свой протест.
— Ах, моя папироса потухла! — сказала она, наклонясь к нему. — Мерси.
Прикурив от папиросы, которую он держал в зубах, она добавила:
— Женатый гений, какой редкий случай!
— Да еще проводит медовый месяц, — вдруг, появившись с балкона, бросила Ирэн. — Сколько сразу неприятностей, не правда ли?
Она улыбнулась Эльге невеселой улыбкой. Ей не нравилась близость Жана к ее гостье, и маневр с папиросой показался ей приемом дурного тона.
— Теперь горит. Спасибо. Ваша жена недовольна. На колени, мсье, и защищайтесь, но только не в этих туфлях, — добавила она со злой усмешкой. — Ирэн! — позвала она.
Та обернулась.
— Как ты позволяешь твоему гению носить такие туфли?
— Они невозможны, не правда ли? — равнодушно проговорила Ирэн.
В эту минуту в комнату вошел Поль.
— Милый друг, не позволяйте этой женщине изводить вас, — сказал он с усмешкой.
Жан кинул на Ирэн недовольный взгляд. Эльга засмеялась.
— Нам пора идти, — сказала она, поднимаясь. — Мы плаваем на яхте, как вам говорил уже Поль, и хотим проехать по Балтийскому морю в Рюген. Я слышала, что там есть очень приличный отель. Как вы здесь можете жить? — Она показала рукой на голые стены.
— Да, кое-как живем, — ответил Жан с усмешкой.
— Ужасно! — капризно сказала Эльга, — в такой обстановке проводить медовый месяц!
— Пойдем, Эльга, — сказал Гаммерштейн, — перестань изводить наших друзей.
Она засмеялась опять, поцеловала Ирэн и протянула Жану обе руки, которые он поцеловал, щелкнув при этом каблуками по всем правилам военного искусства.
— До свиданья, — раздалось у дверей.
— До скорого, — ответил Жан.
Ирэн помахала им рукой с балкона, пожелав счастливого пути.
Она видела, как они спустились к пристани и поехали в лодке к яхте, которая стояла на якоре в заливе. Издали она казалась большим белым предметом, напоминающим огромную птицу на воздухе. Ирэн медленно возвратилась в комнату, расстроенная, с тоской в душе.
В дверях появился Жан.
— Прошу тебя никогда не критиковать мою манеру одеваться при посторонних, — резко сказал он.
— Не глупо ли было так вести себя? — холодно проговорила она.
— Глупо? Это ты меня выставила дураком в глазах этих людей.
— Но ведь это фрау Гаммерштейн обратила внимание на твои ужасные желтые туфли!
Он покраснел от гнева.
— Дорогой Жан, неужели мнение Поля и Эльги имеет такое значение для тебя? Нельзя быть таким тщеславным.
Тщеславие, вероятно, единственный недостаток, в котором не следует обвинять любимого человека.
— Благодарю за любезность, — сказал Жан с презрительной улыбкой.
Ирэн имела неосторожность высказать мысль, пришедшую ей на ум.
— Какой ты ребенок! — Она с минуту посмотрела на него в смущении. — Жан, мы с тобой ссоримся!
— Не могу слушать этих глупостей, — сказал он и бросился из комнаты.
Ирэн, не шевелясь, сидела на диване. Как все это было глупо и неуместно! Всему виной были его туфли. Она приревновала его потому, что он дорожил мнением Эльги, а кроме того, ее очень раздражала Эльга, неустанно твердившая, что Жан гений. Вся радость этого дня развеялась как дым, без всякой серьезной причины. Они поссорились, как два капризных ребенка, и все же она чувствовала себя бесконечно оскорбленной. Он назвал ее глупой, и то, что он употребил именно это слово, вызывало в ней чувство отчуждения, больше чем все другое. Оно было вульгарно, обидно и оскорбительно. А тут еще эта нелепая шутка по поводу комнаты. Она окинула ее взглядом. Комната была маленькая и скромно обставленная, но… Это «но» заставило ее закрыть на минуту глаза. Они вошли в эти комнаты в первый день их совместной жизни, а теперь он их бранит.
Раздался звонок, призывающий к обеду. Она сошла вниз. Найдет ли она его там? Его не было. Только несколько человек сидело за дальним столиком, больше никого не было, кроме нее. Он не возвращался. Постояв в нерешительности у окна, она взяла книгу и зонтик, спустилась с лестницы и вошла в сад. В конце сада висел гамак. Она легла в него. Оттуда можно было видеть вход в гостиницу.