Вик Разрушитель 4 (СИ)

Небольшая проблема возникла с Императорским лицеем. Мама, как и обещала, добилась аудиенции у императрицы. Анастасия Павловна сначала засомневалась, правильно ли поступают Мамоновы, оставляя сына одного в столице, но в итоге пообещала посодействовать быстрейшему переводу из Щукинской гимназии в лучший российский лицей.

Мне пришлось вместе с отцом съездить туда, чтобы показать товар лицом — то бишь себя — директору. Господин Разумовский хотел лично поговорить со мной после звонка от Ее Величества. Вопрос об учебе в его заведении был решен положительно из-за фамилии, которую я теперь носил. Мамоновы — очень серьезная фигура в дворянском обществе, и игнорировать такие «мелкие» просьбы от самой императрицы себе дороже. А как только Дмитрий Сергеевич узнал, что я тот самый молодой человек, выступавший в финале пилотов УПД против Великой княжны Лидии, он сразу же провел логическую цепочку от Лужников до Болотного. И вовремя замолчал, уловив предупреждающий взгляд отца.

Формальности были улажены, но к обучению в Императорском лицее «Чистые Пруды» я мог приступить только в ноябре. Все дело, как объяснил директор, в бюрократических мероприятиях, связанных с педагогическим и учащимся составами. Классы укомплектованы, финансовые сметы на жалование преподавателям утверждены, а появление нового ученика в разгар учебы потянет за собой их пересмотр.

Отец едва сдержался, чтобы не высказать все что думает о подобных проволочках. Разумовский с неподдельной грустью в глазах развел руками и пообещал как можно скорее уладить проблему.

— Врет и глазом не моргнет, — сказал отец, когда мы ехали домой. — Взял время для консультаций, боится неверный шаг сделать. Думаю, скоро сменишь место учебы.

И мне пришлось «сидеть на чемоданах» в ожидании разрешения на перевод. Октябрь заканчивался бесконечными унылыми дождями, разбавляемыми редкими солнечными днями, и холодными ветрами, сшибавшими с деревьев последние желтые листья. Так же грустно было на душе. Отношения с одноклассниками оставались на том же уровне, что и прежде, но уже чувствовалась стена, которая разделяла нас.

Словно я перестал существовать в их координатах времени, вот что это было такое.

Только от Светы Булгаковой, знавшей обо мне куда больше остальных, чувствовалась поддержка. Илана… Она стала отдаляться, закрылась в непробиваемый кокон, который я тщетно пытался расколоть, но пока не получалось. И с этим надо было что-то делать. Я не могу просто так уйти, не выяснив, в чем причина.

2

До гимназии меня теперь возил Куан, прекрасно справлявшийся не только с ролью телохранителя, но и весьма опытного водителя. Черный лакированный «Фаэтон» с никелированной решеткой и хищно вытянутым передним капотом, истинный «американец», был подарен отцу аляскинским компаньоном, а потом перешел ко мне в честь воссоединения с семьей.

Автомобиль вызвал фурор среди однокашников, да и у всей гимназии, что уж скромничать. Таких машин в Москве не было. Вернее, «иностранцы» бодро бегали по нашим дорогам, но именно из североамериканских штатов — ни одной. Теперь я как белая ворона в стае, мои перемещения можно легко отслеживать. Но честолюбие грело душу, чего уж скрывать.

Этот восьмицилиндровый седан — стилизованное под авто шестидесятых годов чудо, только с осовремененным дизайном — с мощностью сто восемьдесят «лошадок», с бронированными дверями и стеклами, визуализированными блестящими деталями на агрессивно вытянутом корпусе и сдвоенными фарами, сразу полюбился мне. Его мягкий рык приглушался великолепной изоляцией просторного салона, а в мягких, оббитых темно-зеленым плюшем сиденьях можно было утонуть и не чувствовать дискомфорта во время движения. Впервые сев в него, я по-настоящему ощутил, что моя жизнь изменилась, только в какую сторону — это еще предстояло узнать. Как меня примет молодая элита столицы? Останусь ли я для нее Викентием Волховским, пилотом экзоскелета, этаким выскочкой, вдруг по мановению волшебной палочки ставшим младшим княжичем, за спиной которого не просто сильный Род, а целый клан с мощными ресурсами. А ведь это уже другой уровень!

Куан не стал заворачивать на стоянку, а нахально подкатил к крыльцу гимназии, что строжайше запрещалось ученикам. Для тех же Булгаковых и Дубровских не было исключений. Но для наставника высаживать где-то за сто метров от парадного подъезда своего молодого господина считалось оскорблением. Попробуйте внушить азиату, внезапно забывшему русский язык, что так нельзя!

Помню, когда мой телохранитель впервые подогнал «Фаэтон» ко входу, заместитель директора злая крокодила Ираида Степановна в неизменном черном строгом платье как раз стояла на лестнице возле дверей, и ее едва не хватил удар от такого наглого попрания устава и инструкций.